Деревня Бурдукова

            Но всего лучше сделал со мною Торопов в заключении этого дня, 26 июня.

            Было 10-ть часов вечера, когда мы приехали в деревню Рýсиновку. Отобравши как нужно сведения о числе жителей, я стал в недоумении: ночевать ли здесь? Езда с 8-го часа утра, рытвины, овраги и болота измяли бока, голова полна всякой всячины, толки в каждой деревне истомили меня, тем более, что у меня не было съестного ни крошки во рту в течение суток… А изба, самая лучшая, у старосты, такая «серая» полная ребят и всякой всячины, блох, вони…

            – Надобно, В.Вбл., в Бурдукову, негде, здесь как ночевать… – говорит Торопов.

            – Да ведь это другого прихода?

            – Да, Козловского-съ, но помилуйте-съ, где здесь…

            – Я согласен!

            И вот, по указанию Торопова, подвезли меня к дому раскрашенному, а этот дом находился в пяти-дворной деревне, принадлежащей двоим помещикам.

            Неожиданный приезд произвел некоторую сумятицу: я заметил несколько человек, порядочно одетых, по купечески, которые перебежали с одной половины двора не другую. Хозяин рыжий, в красной рубахе, немножко того-съ, начал выкланиваться мне, особенно когда Торопов пояснил ему, что я человек из Петербурга.

            В доме оказалось столько дверей и клеток, что я не знал куда повернуться. В темноте я отворил одну дверь и попятился, заметив образа…

            – Нет-съ, нет-съ, сюда можно-съ… пожалуйте-съ… – мне показалось, что слово сюда произнесено было как-то иначе.

            – Чайку-съ не прикажете ли-съ?

            – Да, самовар: чай, сахар у меня есть…

            – Помилуйте-съ, у нас для таких гостей, Ваше Вбл., найдется все свое-съ вот там и шкаф-съ, а отсюда мы-съ… – он указывал на два шкафа. Хозяйка дернула его за рубашку. Хозяин начал заставлять своего сынишку кланяться мне в ноги.

            – В землю кланяются Богу – ответил я…

            – Ухм-ухм-съ, там-съ, там-съ, сей-час-съ все приготовим-съ…

            Пока они вышли снаряжать самовар, я зажег стеаринку и осмотрел комнату: в переднем углу образ в кивоте, потом полевее тоже два образа, письма новаго, но пошиба старого, да и композиция образов какая-то апокалипсическая, а кивоты похожи на церковные, с золотом, резьбою и духом Божием «в виде голубки»… Дальше, в углу за шкафом картина «Сие изображение благовременного покаяния» вверху Три ипостаси, окруженные ангелами, посредине Иисус держит агнца с подписью: «воздержитесь со мною, яко обрете овцу заблудшую» а вокруг его на облаках пляшущие ангелы, ниже сатана и проч. и проч. и пропасть надписей. Есть еще картина на текст 2 стиха 2-го послания к Солунянам[1] Все это отзывалось чистейшим старообрядчеством-раскольничеством… Я заглянул за кивоты: кадильница медная, посеребреная, с ручкою, которая складывается…

            И рад, и не рад был я…

            В другой половине дома водворилась тишина необыкновенная… Принесли самовар, я занялся пить чай и писать… Чрез час мой Торопов оказался совершенно бедофен[2], а хозяин и хозяйка явились ко мне с вопросом: «Где и скоро ли я лягу? И предложили мне свою спальную. Я отказался и сказал, что буду спать в этой же комнате, велевши послать на полу. Сделали это и опять начали допрашивать скоро ли я лягу?» Делать было нечего, я решился оставить перо, погасил свечу и начал раздеваться. В голове моей родились разные подозрения. Я стал гораздо внимательнее. Причина, по которой хозяева как бы принуждали меня скорее ложиться, объяснилась: едва я лег, дверь в мою комнату приотворилась, и хозяева начали оттуда молиться на образа бывшие в моей комнате. Я притворился спящим и решился в таком положении провести всю ночь.

            Прошел час или более: тихо, тихо, только маятник стенных часов хрипло постукивает. За стеной хозяева о чем-то шептались, но разслышать я не мог, сколько ни направлял слух. Опять все замолкли. Сон бежал моих глаз: мне думалось всякая всячина. Вдруг я слышу под самым левым ухом, под полом, скрипнула дверь, один-ли, несколько-ли человек довольно громко ступали по какой-то лестнице, потом опять хлопнула дверь… Несколько минут протекли в молчании. Меня обдавало холодом и жаром: эта ходьба, хлопанье дверями, ступеньки под домом представились мне подземною «моленною», где в настоящую минуту производилось моленье может быть теми лицами, которые мелькнули предо мною, когда я входил в дом… За стеною у хозяев опять начался шепот. Показалось мне будто сказали: «спит…» или похожее на то. Я со всею тщательностию великаго актера разыгрывал роль спящего, хотя смотрел в оба глаза: я то ворочался и сопел, и чавкал, то успокаивался и тихо дышал, а по временам испускал тяжкий продолжительный вздох или неясное мычанье. Однако хозяева пошептали и замолкли. Но внизу, только далеко от уха, раздавалось что-то вроде чтения, по временам прерываемое мерным отзывом нескольких голосов… Но все это так неясно, что я решительно недоумевал, чему приписать эти звуки… Бьет на хозяйских часах 12-ть (по моим часам в это время должно было быть половина 2-го), ночь казалась мне веком…

            Я уже хотел заохать, притвориться больным, перебудить всех, поднять на ноги Торопова, Бог знает где завалившагося. Но скоро едва не вскрикнул от испуга действительного. Вдруг из под пола слышу я весьма явственно: «Хозяин!… хозяин!…» (слова эти были произнесены негромко с осторожностию). Не буду хвастаться своею храбростью: я струсил, меня бросило в жар, а сердце так и запрыгало. Что это? Что это? Думал я: куда, зачем и кто зовет хозяина? Конечно, я не боялся попасть в разбойничий вертеп, но мне опаснее казалось очутиться между закоренелыми раскольниками. Я притаился еще более и слушал: хозяин не отозвался и незаметно было, что он слышал воззвание к себе, хозяйка, кажется проснулась и пробовала будить его, по крайней мере она возилась… Существо, взывавшее к хозяину, наскучив, вероятно, ожидать его, пошло: я прислушивался к топоту шагов спускавшихся и поворачивавших по лестнице, прислушивался к двукратному отворению и затворению двух каких-то дверей. Вообще этот шум представлялся мне так, что идущий сначала всходит несколько ступеней, потом отворяет дверь, потом спускается, снова отворяет дверь и шел вдоль фаса дома, а потом опять где-то отворяет дверь… Некоторые шаги слышались так близко, что я думал: вот-вот поднимется или опустится со мною пол…

            Когда затихли шаги, умолкло все. Но чрез несколько минут послышалось прежнее чтение или пение – какие-то монотонные звуки, будто журчанье[3] – и по временам прерывалось каким-то однозвучным восклицанием (мне думалось: не Господи ли помилуй?)[4]… Пробило час (по моим часам половина третьяго), вскоре после этого послышалось отворение и затворение дверей, чьи-то ноги всходили и сходили по лестнице, опять хлопала дверь и шаги удалялись куда-то в направлении к гумну, стоящему за часовенкою, что при дороге… Долго я прислушивался к этому топоту, хотя он может быть на самом деле прекратился давно. Воображение мое, повторяю, рисовало подземные ходы, подземную моленную, тайное сходбище сектантов, может быть происходившее под председательством какого-нибудь ересиарха или верховнаго иерарха, добытого откуда-нибудь из Молдавии… И другия мечты не давали мне покоя: что, если это так, тогда цель экспедиции будет достигнута вполне, и осуществитель этой цели буду я… Но с другой стороны я боялся и боюсь высказать свои подозрения, потому что не смею поручиться за несомненную основательность их. Что хозяин придерживается староверства – это можно сказать положительно, но к какой секте принадлежит он – определить не берусь.

_______________

[1] «От Христа поражение Антихриста» (прим. автора).

^[2] От bedoven – (англ., устар.) залитый, утонувший.

[3] Не ручная ли мельница? 2 июля д. Шабольцево, где также д. б. евнухи (пометка автора на полях рукописи).

[4] Не блеяние ли овец? 15 авг. д. Маркова (прим. автора).