Обращаюсь назад[1].

            27-го июня я объезжал деревни вотчины графа Мусина-Пушкина. В одной из них, именно в Домашине, крестьяне, сначала принявшие меня за ревизора, «от графа» и спрашивавшие: «правда что он продал их Приклонскому?» –приступили после: «Да для чего? да по какому праву я переписываю всех, даже рожденных после ревизии?» Я со всевозможною кротостию, сколько умел, старался объяснить им дело, и в заключение представил все свои «верющия грамоты».

            – Да чтó ты показывашь, кто же знать, мы грамотки-то не знаем. Кто же знать, кто ты такой… – тут на уступку подаваться почел я грехом.

            – А, когда так, – сказал я, –подавай мне грамотного, достань хоть из под земли.

            – Да у нас нету-тка во всей деревне грамотных… – отвечал мужик, а сам разбирал в моем открытом листе слово «аспедиция»…

            – Да что же ты, кажется, врешь, ты сам умеешь читать…

            – Не-что, вот что крупно-то написано разбираем… И мужик принялся читать, а другой даже поправлял его ошибки, а третий объяснял что XXXV – «цифирь рымская и значицца 35».

            Прошу покорно с такими плутами вести дело и в несколько минут разведать у них: есть ли раскольники? А они есть, по крайней мере «поповщинцы». Крестьяне живут вообще богато, главный промысл их строение барок, что в особенности прибыльно в нынешнем году. Постройка барки обходилась прежде 200 асс. и стоила 100 и 150 р. с. а ныне до 250 р. сер. – Довольство крестьян видно в их домах, одежде, лицах и свободе обращения. Самое староверство они не так таят как другие, может быть уже и потому, что между ними не было заметно последователей опасных сект. В каждом доме встречаешь здесь полный угол больших образов в ризах и окладах с лампадами. Эти образа большею частию старые, и нового письма по старым «подлинникам». Конечно, на этом на этом признаке еще нельзя основываться и тем более утверждать положительно о раскольничестве Мусинской вотчины, тем не менее достоверно то, что меж ними раскольники есть. В деревне Скрябине, когда я выходя из избы, стал закуривать сигарку, хозяин и старуха так посмотрели на меня, как будто хотели дать подзатыльник. (NB Я нигде почти в избе не курю). – (NB 2-е, хотя, по настоящему, следовало бы курить во многих, по причине нестерпимой вони лука, масла и проч).

            Ночевать приехал я в Сменцово.

            Утром 28-го июня я осмотрел последнюю деревню Мусина – Альшатово и еще две-три, за тем заезжал в Кривец и поквитался с кривым и пьяным попом за не доставление мне выписки из метрик. Эти остановки были причиною того, что я. Поспешил в Мышкин к почте, прибыл туда в пять часов пополудни, когда уже почта была отправлена.

            Был у всенощной и наблюдал молящихся: в числе их я не видал ни одного из тех купцов, которые подозреваются в расколе: Клевцов, Орешников, Замятнин, Чистов и др. – равно и женщины, хотя это был канун особенно чтимого праздника апостолов Петра и Павла.

            29-го июня передавали пакеты на почту, для отправления в следующий почтовый день, я пошел в церковь. У обедни было много народу, но более простого. Властей и чинов, кроме Казначея, никого. Были и женщины семейств Чистовых, Орешниковых и др. – после я узнал, что сами купцы в Рыбинске на ярмарке. Конечно, там и приличнее встретить день разговления, тамошний собор – чистая часовня, так называет его сам Архиерей.

            Проливной дождь, раза четыре принимавшийся лить, не выпустил меня из города до 2-х часов ночи.

            Я отправился в Кривецкий приход[2].

            30-го июля около полудня приехал я в д. Дворково. Мужики все на поле делят траву. Меня приняла молоденькая бабенка возившаяся с «робёткой» – Пока собирались мужики для сообщения мне сведений о «наличном населении» я вступил в разговор с бабенкой.

            – Твой что ли? спросил я, указывая на «махонькое».

            – Мой, хи-хи-хи!

            – А кто его тебе сработал?..

            – Кто?! Хи-хи-хи, муж…

            – А хорош у тебя муж?

            – Хорош… хи-хи-хи… молодой…

            – А – молодой, понимаю, так вы, чай, часто…

            – Н-н-н! – она замотала головой – цасто, грех ведь это, большой грех, говорят…

            – Какая дура или дурак наврали тебе это? Грех? Грех без мужа, с чужим, а с мужем не грех…

            – Да-а! Какза, грех, говорят, и с мужом, и детей грех родить…

            – Да что-ты, что ты? Да ты какой веры? Староверка что ли?..

            – Какза, староверка, на-поди, эк ты!.. да за цем я буду староверкой… да у нас и в заводе-то нет староверцев-то.

            – Ох, уж и нет?.. А как есть?..

            – Ну-уж нет, да и не захоцца идти в стару веру, как в Сибирь-то ссылать станут…

            Бабенка была очень наивна и весьма гневалась на меня, когда я называл ее староверкой. Кажется слова ее о чистоте прихода были справедливы. Во всех деревнях этого прихода я находил между мужиками табачников и самых разбитных и откровенных людей. В д. Бахтиной натолкнулся я на свадьбу: мужик – свекор, пьяный и только-что вылезший из лужи, где он купался, начал упрашивать меня выпить пивца. Жара была сильная, но я решился удовлетворить просьбу. Мужик вынес мне громадный ковш, а жена его начала кланяться. «Нет, покажите мне и молодых» – сказал я. Меня пригласили в избу, где на полу и на лавках спали обвинившиеся мужики. Молодых я ждал минут десять: они только что прилегли… за четверть часа до этого я видел их обоих на крыльце. Молодые вышли, каждый по стакану пива в руке. Подал молодой, я выпил и опустил в стакан 30 к. сер. – молодой трижды поцеловался со мною. Между тем лежавшие мужики вскочили и извинились перед Его Высокоблагородием. Подала и молодая свой стакан, а когда я выпил она обняла меня за шею и также очень любезно поцеловала трижды. Я не прочь был поцеловаться с нею и еще трижды-три раза, потому что она была очень-очень недурна, была нежна, горячегуба, молода в 18-ть лет. В её стакан я опустил также 30 к., сказавши от души:

            – Вот тебе, моя милая! На разживу, береги эту деньгу она принесет тебе много счастья, помни ты мое слово… ведь я колдун! – прибавил я засмеявшись. 

            – Ах ты сударь какой занятный, вот барин-то, да выкушайте, ваша милость, еще пивца-то…

            Я отказался и уехал.

            К ночи я прибыл в вотчину князя Волконского и остановился ночевать в вотчинном правлении в селе Никольском.

            1-е июля было очень удачно для разъездов: в этот день я обозрел около 40 деревень. В отношении «второй цели экспедиции» могу сказать то, что подозрительны мне показались деревни: Агафьина, Арининская, Георгиевская, Дружининская, Турайки, Булыково, Бурдаиха, Речкова и самое село Оботурово или Харинское. В трех первых едва ли нет хлыстов. Остальныя или вообще все заметно держатся старины, хотя это придерживание не есть самое раскольничество. Скажите же на милость, какую цифру могу показать я? Не знаю как действуют и как успевают другие члены, – а я и доселе не добыл ничего, кроме подозрений. Но ведь подозревать можно всех и во всем, была бы охота…

            Ночевать остановился я в д. Крюковской, в вотчинном правлении г-жи Апраксиной.

____________________

[1] 2 июля д. Крюковская на Сутке (прим. автора).

[2] 4 июля. Ночь. Мышкин (прим. автора).