27-е Июня провел я в обозрении остальных деревень Шестихинского прихода и всей вотчины гр. Мусина-Пушкина, принадлежащей к приходу Сменцовскому.

            Что касается дознания действительного числа раскольников, то – к сожалению – этого я не достиг, но положительно могу сказать, что в 45 деревнях Шестихинского прихода и в 15 деревнях вотчины Пушкинской, есть раскольники в каждой. Если положить по одному человеку на деревню, то выйдет 60, а если верить Афанасью хоть на половину, то одних хлыстов в вотчине Смагиной и Красильниковой будет до 300 чел. Убавить еще на половину – будет 150. Число вероятное, если безбрадость или малобрадость, зелено-бледность лиц и вообще заметную истомленность при крепости сложения признать за признаки скопчества: такие лица мелькают пред глазами часто. Поп Федор, когда я спросил его:

            – А много таких безгрешных?

            – И-и-и, много, много, – отвечал он – подчас, смотришь, смотришь на мольбу его, да и скажешь – лба то не разбей.

            Уваров задал вопрос: достовернее ли ныне история?[1] А я спрошу: точное ли будет сведение о раскольничестве в Ярославской губернии после нашей экспедиции? Нет, не три месяца беглых обзоров, а по крайней мере год нужен для этого. Опять повторю: цель чисто статистическая может служить ширмою-претекстом, будто поверяешь свои наблюдения, изучаешь степень населенности в разное время года, разъезжай себе, считай по пальцам народ, а сам изощряй свое чутье… Пусть гр. Стейнбок[2] разъезжает по Ярославской губернии яко следственной чиновник, а мы будем в звании мирных-невидимых численников и под этим видом можем завести знакомства. Да что пользы, если после наших изысканий начнутся в Ярославской губернии следствия? Значит мы же будем выданы и тогда не являйся в Костромскую, Саратовскую, Олонецкую губернии – имена наши будут именами преследователей. По моему, если нужна тайна, то соблюдите ее навсегда. Я не способен быть членом тайной полиции, но шпионом фискалом подобного рода я не отказываюсь быть, потому что, при всем моем уважении к ревностным последователям или защитникам какой-нибудь идеи, я консервативен по убеждению, не могу хладнокровно смотреть на последователей идей сокрушающих или отвергающих первейшия основания, на которых зиждется каждое гражданское общество…

            Но едва ли не мы – так называемые воспитатели раскольничества? Мы сами забыли старинное уважение к церкви и вообще к вере и вместе с идеями германской философии вообще и французского языка и социализма, внесли и привили на селе протестанизм и дух оппозиции. Это первое. – Я говорил уже о духовенстве, теперь прибавлю, что мы – Русские – склонны видеть в глазу близкого сучек, не замечая в собственном глазу бревна, преследуем одного раскольника за отвергание присяги или паспорта, за то что он не хочет молиться за царя и за тому подобное и видим в нем бунтовщика или оппозициониста, но когда примемся умствовать и мы, не смеемся ли над присягою при получении чина или должности, не досадуем ли хлопоча о паспорте за границу, о билете на проезд из одной губернии в другую и – в заключении всего! – ходя в церковь, молимся ли мы за царя?!.. Но мы – Господи боже мой! Мы люди образованные, мы смеемся над всеми этими глупостями, браним их, не ходим на исповедь и не причащаемся лет по пяти, семи и более, в брачном состоянии не следуем учению Св. Писания, молиться не умеем и за себя. И делаем все это потому, что все это глупость: был бы я честен, а то чтó причастие и исповедь. Люби я и девку – тот же брак, а жена и муж не должны связывать друг друга, и молиться за царя… ай-ай-ай! Да вся наша обедня, вечерня и вообще церковная служба только и наполнены повторениями «Еще молимся о благочестивейшем и проч…» А почему же мы не раскольники?! Да от того, что мы и этих идей не воплотили в себе, не предались им душою и телом и, восхваляя «самых краснейших из краснейших же» – любим крестик или чинок, а его получить иначе нельзя… И не более ли, после этого, достоин уважения раскольник, согласившийся, решившийся отказаться от всего, от должностей и почестей, только бы в чистоте сохранить свои – положим и слепые – убеждения? И кто из нас более приносит зла? Мы, отвечаю я, потому что мы не способны к строгой исполнительности тех условий какие налагает раскол на своих последователей. И кто опаснее для общества: простой ли мужик и «бегун или раскольник» рвущий свой паспорт и дрожащий перед становым, или богатый Чистов, Тюменев, Соболев, etc, кланяющиеся в пояс каждому, увешанные медалями «за верность, веру и полезное» и поддерживающий и развивающие нелюбовь к церкви и властям?.. – это вторая причина. – Причина третья заключается в политической ошибке: если Поляки, из-покон века не мыслившие добра русскому человеку, допущены к заниманию должностей во всех ведомствах, если верить словам Дениса Давыдова что:

                        «И России уже нет

                        Царствуют поляки»[3]

               Если один из них занимает первейшие должности, другие наводнили низшие инстанции, если привлекают крестами и эполетами магометан, горцев, – зачем лишены этих прав все те, кто до 1826 г. огласил себя старообрядцем, кто сознался что он, и рожденный после 1826 г., следует тому, чему учили отец и дед?.. А между тем сколько есть людей способных и между этими людьми? А между тем сколько человек, из-за отличий и почестей, из поляков мало помалу, превращается в русских?.. Если из видов политических одного униата признаем митрополитом, на киргиза надеваем ленту, закоренелого ляха одеваем в камергерскую ливрею, немчуре-волку поручаем хранить овчарню, – от чего нет только снисхождения к бороде Сидорова, Антипина или тому подобного?.. Где же, после этого свобода вероучения, о которой трактуется в разных географических учебниках?..

            И Бог знает что наговорю я, если буду разбирать подобным образом? А между тем, опять скажу, не раскольник я и не люблю их, и искренно желаю обратить в стадо заблудшую овцу…

_______________

^[1] Уваров С. С. Подвигается ли вперед историческая достоверность? // Современник. 1851. № 1. Отд. II. С. 121-128.

[2] Граф Юлий Иванович Стенбок. (1812-1875) – действительный статский советник, камергер, с 1862 г. гофмейстар двора Его Императорского Величества, начальник Главного управления уделов.

[3]                   И России уже нет,

                                  И в Москве поляки!

Давыдов Д. В. Современная песня. 1836.