А. И. Артемьев
19 июня.
По случаю открывшейся в уезде «сибирской язвы» Земский суд начал разъезды, а за этими разъездами и доставление сведений мне замедлилось. Сколько не бейся лбом не пробьешь обуха. Бегаю в Гродническое правление, Думу, к Священнику, а все мало двигается дело. Благочинный просватав дочь, уехал в Рыбинск или в Ярославль и запер архив: вот тебе и метрики, а к городу приписано 14 приходов. Предводитель не является. Окружной живет в Угличе. Часть уезда тоже принадлежит к Угличу в церковном отношении. Я досадую теперь на то, что променял Данилов на Мышкин.
20 июня.
Дума доставила сведения и довольно удовлетворительные. Всего более надеюсь я на старичка Казначея: он как-то сразу понял, что нужно для экспедиции. Однако посмотрим.
В Земском Суде бросилась в глаза бумага с надписью «секретно». Я заглянул: «Список скопцов или лядов и подозреваемых в этой секте», доставленный из Духовной Консистории. Выписывать его было нельзя, подашь подозрение. Я пробежал мельком и запомнил имена деревень: Трощеева, Аникшина, Аристова, Туварова, – другие ускользнули из памяти. Всех поименовано 57 человек обоего пола.
21 июня.
Хлопочу, хлопочу, – а дело ни на шаг вперед. Особенно Земский Суд: не доставлен список деревень, а без этого списка все равно, что без глаз. Был в «Рыжиковой роще», городской: содержится чисто.
22 июня.
Обед у Казначея.
Встреча Тихвинской Богородицы, приносимой из Мологского уезда. Начало этого путешествия иконы с 1848 года. Стечение народа неважно. Еще приносится в Мышкин, 14 июня, образ Божия матери из Южского монастыря, в Рыбинском уезде – туда одних нищих является до 300, 400 человек. В этом монастыре живет на покое архимандрит Поликарп Тугаринов[1], бывший начальник Пекинской миссии с 1840 по 1850 г.
Я наблюдал за жителями: были и те, которые подозреваются в расколе. Орешников Николай, Чистовы (Голова и жена его), Королев, Москатильников. – Жены Орешникова не было (См. 18-е число).
Орешников младший (Сергей) водил меня к Сицкову, бургомистру: оказалось он составлял для полиции отчет, человек не глупый. Орешников водил и к брату: смотрит чистым старовером. Младший Клевцова признает раскольником.
23 июня.
Только вчера явился из Ярославля Благочинный и только сегодня, после троекратных посещений, я добился от него, да и от дьякона выписки из Метрик. Он объяснял мне, что значит «ляды». Говорил, что эти самые ляды были и есть усердные посетители церкви и точные исполнители таинств покаяния и причащения. Чрез это весьма трудно открывать их. Но центром их и теперь можно считать приход Шестихинский. Главою их один богатый купец в Петербурге, пивовар.
В церкви я вертел исповедныя книги и нашел, что в деревне Романовке тетка Алексея Клевцова, девка Авдотья Иванова не бывает на исповеди по принадлежности к расколу Федосеевскому.
Мачеха бургомистра Николая Замяткина и жена купца Ник. Орешникова, также многие Клевцовы не являются на исповедь, «по нерачению» иные по 5 лет. (Раскольники?)
Хозяева мои, Андрей Москательников и жена его Марья, непременно раскольники: спят врозь, когда это бывает у купцов спроста? Тоже вчера я заметил и у старшего Орешникова.
Явился наконец и предводитель. Я готов выехать, а тут льет дождь: опять беда!
11-й час ночи д. Синицына в 13 верстах ниже Мышкина.
И вот начались разъезды.
Выехал я в деревню Вахонину, с целью объехать все государственные деревни так называемой «Подгородной вотчины», а оффициально Вахонинскаго сельскаго Общества, принадлежащия к Мышкинскому приходу.
Первый блин комом. Во 1-х, сельское управление оказалось в д. Романовке, во 2-х, как в Вахонине, так и в Романовке не нашлось ни души: все в поле, одна баба лежала с ребенком. Наконец как-то откопали старшину и писаря. Так-сяк добрались таки действительной цифры населения, при чем весьма любопытно было название одного двора «староверским». Я, будто мимоходом, спросил:
– А у вас есть этакой-то народ?
– Нет, теперь нет, перемерли, да все старухи девки были, вот у Клевцова-то.
– Ну, а сам-то Клевцов?…
– А, нет, ваше Высокоблагородие, нет, тетка-то у него – так…
Поездка в Шамино и Тетерихино не состоялись: по случаю падежа – карантин.
В ночь ночую я в Мышкине, проехав чрез него и в село Кривец. А в этом селе 5 дворов считая и господский и церковный. Попа нет, попадья услыхала, что я из Питера, стала всячески услуживать. Тоже и из господского дому: вздумали не брать денег за лошадей, давши мне квитанцию, я разбранился, барин выслал прогоны отдать кучеру: ну, черт с тобой! подумал я, по крайней мере знай, что я не Становой. Я попросил позволенья курить. Попадья разрешила, говорит:
– Э, батюшка, можно, можно!
– Да ведь матушка – ответил я невинно – я боюсь что не угодно вам будет нюхать этот дым…
– Да ведь я не раскольница…
– А есть здесь раскольники?
– Нет, во всеим приходе нет. Мой батюшка-то и не любит и боится их, хлопоты сударь: начальство гневаться станет, а с раскольниками не сладишь, вот батюшка-то мой и выбрал такой приход, а то ему давали хороший да там этих псов-то много…
Приехали в деревню Синицыно. Шумит самовар. Я только кончил объяснение с пьяным писарем. Старшина уехал в Рыбинск.
– А как, Ваше Вблагородие, – говорит писарь – старшину-то считать, али нет, ведь его на лицо-то нет…
– А как, в самом деле поступать в подобных случаях? Вот и задачи при исчислении наличного населения…
_____________
info@velikoemuseum.ru
Свежие комментарии