Из Балакирева переехал я в село Кузяево гг. Гурьева и Фаворской. Ни души, кроме старого сторожа при развалившемся барском доме. Торопов все утро до 2-х часов пополудни провозился с тарантасом, в котором от кочек, рытвин, косогоров и прочего тому подобного расхлябались все винты и гайки. Был я у священника, приходил ко мне священник, но он какой-то больной, неразговорчивый и только молчал и сидел и вставал, когда я вставал. Я толковал о приходе и о реке Сити, протекающей верстах в двух от села, и о покосе, – священник все отделывался односложными ответами: «так, да, нет» и проч.

            От безделья ходил я с деловою целью по деревне: осматривал пристально ворота всех дворов и двери житниц, ища над ними медных крестов и образков, как доказательств старообрядчества или раскольничества хозяев. Образок нашел я один, но на нескольких воротах видны были знаки гвоздей, которыми прежде держались образа, на других были кресты, начерченные углем. Над дверями житниц встречались образные доски, образа совершенно слупившиеся. Но такое обыкновение поручать свое добро хранению пената[1] можно ли признать за несомненный признак раскольничества?.. Я все как-то уступаю, как-то благовидно объясняю такие признаки и не решаюсь положительно утверждать что там или здесь существует раскол…

            Под видом закуривания сигары я входил в некоторые избы: В переднем углу большею частию видна импарциальность[2], неутрольность[3] или синкретизм[4] – и не придумаю названия. То есть тут и изображение Митрофана Воронежского, а рядом с ним Полкан-богатырь с Бовою-королевичем и медные складни и Мученица Параскева, лампадки и самодельный голубь из пустого яйца, которому из бумаги приделаны веероподобные хвост и крылья и шея с головой более похожие на кочергу… По всему этому скорее всего можно допустить фетишизм, нежели христианский раскол…

            Ходил я и на берег исторческой Сити: кочки мшарника, сосны, болота, а там правее порядочный лесок, церковь села Сысоева, мяуканье и насвистывание какой-то заблудшей иволги, да вдали, из-за рясы, мелькала белая рубаха и голова попа, дьякона или дьячка, занимающегося косьбою… Вот и только! Впрочем исторические воспоминания на берегах Сити сохранились только в Бежецком уезде Тверской губернии.

            Наконец я сосчитал наличное население Кузяева и сделал тоже в деревнях его прихода, а в приход Воскресенский отправил Сотского для приготовления деревень к прибытию моему, т.е. к отысканию нескольких человек, которые могли бы дать ответы на мои вопросы. Другого средства нет. А между тем, при отъезде из Петербурга, нам говорили: «Это очень легко: какая-нибудь баба сосчитает по пальцам всех жителей деревни, при том же стоят столбы с надписями о числе дворов и душ…» Да, что говорить! Столбов мало даже в казенных деревнях, а в господских и вовсе нет, или есть 7-й ревизии… А баба не всякая знает твердо счет и своей семьи, нередко с большим трудом и после долгих толкований сосчитают тебе и в пяти дворах, а что станешь делать, когда в деревне десятка два дворов? При том же крестьяне как-то боятся всех расспросов о том, кто живет у них, есть ли у них какие-нибудь промыслы кроме земледелия, имеют ли они мельницы, кузницы и т. под. Вопрос об умерших ревизских их интересует и понятен им, хотя они предполагают, что в следствии этого непременно сложат с них подушную подать. По этой же причине они неохотно присчитывают новорожденных. Сколько вопросов выслушиваю я о поводе такой «ревизии», сколько раз я затруднялся и буду затрудняться при объяснении для чего это Государю нужно знать, сколько уходит народу в Питер, Москву и другие города, сколько взамен ушедших нанимается в деревнях работников?.. Конечно, я разными примерами и сравнениями привожу их к уразумению, но не могу сказать, что это уразумение правильно…

            В село Воскресенское, известное более под именем Нелединщины, приехал я часов в 5 вечера, и остановился прямо в Вотчинном правлении настоящего владельца откупщика камергера Пономарева[6]. Имение очень благоустроено, народ наметанный и должные сведения я получил скоро и толково. После этого пошел я к священнику, которого застал за сельскими работами. Он позвал пить чай, пригласив дьякона: мы толковали о Саратове… Вишь куда метнул!.. А Саратов, обильный различными раскольниками, послужил поводом к переходу о расколах в Ярославской губернии. По этому поводу духовные отцы рассказывали мне, что Моложский уезд чисто раскольничий, что там есть моленные в лесах, под землею, что Некоус весь раскольничий, что Романов весь раскольничий, что в Шестихинском приходе Мышкинского уезда секта скопцов не истреблена, но кажется и доселе, что «сам Бог своими чудесами изъявляет гнев на то, ибо как-то (когда?) в Шестихинской церкви в алтаре вдруг явилось пламя, из алтаря выкинулось в самую трапезу, устрашив предстоящих, произвело между ними давку». Я расспрашивал об этом Торопова, но он поклялся, что никогда об этом не слыхивал. Но мои рассказщики ссылались на своего церковнослужителя, которого родственники есть в Шестихине. Кому верить? Как бы то ни было, общий глас признает крестьян Апраксинских, Смагинских и Красильниковой подверженными хлыстовщине. Глас народа – глас Божий.

_________________________

^[1] Penates, Di Penates (лат.) — В древнеримской мифологии боги-хранители и покровители домашнего очага.

[2] Необособленность

^[3] Sic.

^[4] Соединение разнородных вероучительных и культовых положений.

[6] Николай Иванович Пономарев (1790-1860), коллежский советник, статский советник, камер-юнкер.