Разскажи, старинушка, про волжскихъ разбойниковъ. Не даромъ ты вѣкъ свой бурлачишь; пожалуй и съ тобой бывали случаи.

          Какъ не бывать; не такъ еще давно, на нашей памяти, на Волгѣ больно обижали разбойники, особенно въ Жигуляхъ. Разбойники жигулевскiе — не приведи Богъ съ ними встрѣтиться. Мѣста въ Жигуляхъ самыя притоманныя для лѣшихъ и лихихъ людей: пустыя, лѣсистыя, овражистыя; есть гдѣ укрываться; на 120 верстъ по берегу нѣтъ ни единаго жила. Бываютъ же и тамъ люди благочестивые. Можно сказать, что въ Жигуляхъ живетъ и злая и благая. Вотъ скажу тебѣ, и мнѣ что привелось видѣть: идемъ мы себѣ въ бичевѣ шагъ за шагомъ да молчимъ; говорить никому охоты не было; вдругъ видимъ: стоитъ у камня старичокъ въ черной ряскѣ, тощинькой, тощинькой, однѣ косточки; стоитъ да молится. Какъ увидѣлъ насъ, хотѣлъ было уйдти; а мы ему и говоримъ: «труженикъ благой, не уходи, нетронемъ; помолись за грѣшныхъ». Тутъ ему: кто копѣечку, кто грошъ даетъ изъ усердія. А онъ, сердечный, и говоритъ: «нѣтъ, други мои; ваша копѣечка трудовая; на что мнѣ деньги, не надо; а коли усердствуете, такъ дайте маслеца да свѣчку». Волю его мы исполнили; съѣздили на судно и привезли ему масла и свѣчку. Взялъ старикъ и помолился за насъ.

          А бывали и такіе случаи: шелъ я въ шишкѣ и встрѣчается намъ служивый, отставной. «Богъ въ помочь, братцы; есть у васъ табачокъ?» — «Есть, молъ, махра. – Ничего, я и махру курю». Промолвилъ онъ это слово, вдругъ, откуда ни возмись, десять молодцовъ. «Стой бичева, ни съ мѣста. Дайте знать хозяину, чтобъ съ судна свезли намъ хлѣба, масла, мяса да пшена». Послушались мы, нечего дѣлать, привезли имъ всякій харчъ, а они все забрали да и говорятъ намъ: «Ну, съ Богомъ, ступайте; мы васъ, а вы насъ не видали».

          А подъ Шелковымъ затономъ вышли на насъ лихіе люди, такъ отобрали всѣ наши деньги; только и оставили, чтобъ намъ не умереть на пути голодною смертію, да чтобы было съ чѣмъ дойдти до Макарья.

          Былъ и такой случай; шли Жигулями четыре росшивы, о-середь дня, на бичевѣ, и народу было много; да что въ народѣ, то: и дубинки нѣтъ ни у кого. Вдругъ, изъ за густаго, высокаго кустарника вышли на насъ человѣвъ 13-ть съ мушкетонами и раздѣлились человѣка по два да по три противъ каждой нашей артели, прицѣлились въ насъ и ничего, стоятъ, и мы остановились. «Хорошо, говорятъ, васъ не тронемъ, а зовите сюда хозяевъ, чтобъ привезли денегъ, вина да харчей. Коли добраго слова не послушаются, такъ и скажите, что въ гости-де къ нимъ заберемся да расправимся съ ними по-свойски». Поѣхали двое нашихъ на лодвѣ къ росшивамъ, испугались хозяева, стали на якорь и свезли ворамъ деньги да всякихъ съѣстныхъ припасовъ.

          При нападеніи лихихъ людей, почти никогда не случалось, чтобы бурлаки отважились отбиваться отъ злодѣевъ и защищать суда. Они увѣрены, что съ разбойниками нѣтъ сладу, что ихъ пуля не беретъ.

          Въ Самарѣ, продолжалъ разсказчивъ, былъ притонъ бѣглыхъ солдатъ, бродягъ, которые выходили на разбой вмѣстѣ съ городскими мѣщанами. Бывало, пристанетъ судно на якорь, въ Самарѣ, переночевать, такъ двое, трое молодцовъ подплывутъ на лодкѣ къ самому судну: «Давай хозяинъ того, другаго, вина, денегъ; дадите здѣсь — въ Жигуляхъ не тронутъ». Ну и дашь потому, въ самомъ дѣлѣ такъ бывало, дѣло понятное: изъ Самары же бѣгали въ Жигули, а оттуда на ладьяхъ и на косныхъ выплывали на разбой. Идетъ на бичевѣ, примѣромъ, кладнушка или дощаникъ. Смотритъ: выйдутъ изъ яра двое, трое разбойниковъ съ ружьями, а другіе, товарищи, сидятъ за кустами да посматриваютъ: «Стой бичева; давай лодку на судно». Что съ ними дѣлать? Бичева остановится; съ судна съѣдетъ къ берегу лодка за ворами и свезетъ ихъ на судно. Вберутся они на кладнушку, рабочихъ погонятъ въ мурью, ([1]) свяжутъ всѣмъ руки, положатъ ничкомъ: «лежи, не оглядывайся, не то — голова прочь», и оставятъ при себѣ одного бурлака: «Показывай, гдѣ деньги, тащи товаръ». Оберутъ до нитки и прочь. На малыхъ судахъ хозяева — мелкіе купчишки, складочники; у одного двѣсти пудовъ товара, у другаго триста, четыреста пудовъ; такъ они и складываются и сами они и тянутъ на бичевѣ свою посудину. Какъ съѣдутъ съ ихъ судна разбойники — такъ складочники кое-какъ и развяжутъ другъ другу руки. Бывали такіе случаи, что разбойники, какъ оберутъ хозяевъ, такъ имъ же и приказываютъ перевезти ихъ на другое судно, чужое, и то оберутъ. Разбойники не свой братъ; народъ отчаянный, на смерть полезетъ. Будь въ артели хоть сотня бурлаковъ: два головорѣза съ ними управятся. Бывало, какъ идти мимо Жигулей, такъ хозяева сговариваются, чтобъ вмѣстѣ идти. Сойдутся двѣ, три артели: все какъ будто смѣлѣе. Шли мимо Жигулей двѣ росшивы; наша, да другаго хозяина, и стали мы на якорь на осередышѣ и глазъ во всю ночь не смыкали, все ждали воровъ да караулили и, слава Богу, простояли благополучно, а послѣ узнали, что выше насъ, всего въ 4-хъ верстахъ, ночевали четыре судна и артельнаго народа было слишкомъ двѣсти человѣкъ. На нихъ выѣхали десять разбойниковъ да и ограбили, не смотря на то, что въ верстѣ отъ этого мѣста стояли три карбота. Такъ вотъ и польза отъ карботныхъ (гард-котная стража), ([2]) только слава, что защищають отъ воровъ, а на самомъ дѣлѣ отъ нихъ только притѣсненія. Мало того, что карботные не вступились за суда, да они же, — когда разбойники уѣхали, — напали на ограбленныхъ, стали стращать слѣдствіемъ, если не откупятся. Въ Жигуляхъ при усть-рѣчки Увѣковки, есть бугоръ, — называется караульный бугоръ или увѣкъ. Лѣтъ, пожалуй, двадцать и побольше, плыли мы парусомъ на росшивѣ, а росшива добрая, артель дружная; на росшивѣ десять пушечекъ, чтобъ отстрѣливаться отъ разбойниковъ, и хозяинъ у насъ былъ бравый. Видимъ: изъ рѣчки выѣхали на косной, двѣнадцать гребцовъ, на кормѣ стоитъ есаулъ, а возлѣ атаманъ; у всѣхъ красные кушаки чрезъ поясъ. Тотчасъ зарядили мы свои пушечки порохомъ да жеребьемъ ([3]) и что есть — хватили. Жеребье такъ и брызнуло дождемъ, завизжало по водѣ и легло сажень на десять, — а разбойники невредимо проѣхали подъ самымъ нашимъ бортомъ; такъ и миновали насъ. «Богъ вамъ помогъ, закричалъ атаманъ; мы васъ не тронемъ». На Увѣкѣ — разбои бывали зачастую; тутъ разбойники сторожили нашего брата: издали завидятъ судно и приготовятся. Карботные, наши защитники, только ворамъ помогаютъ. По ночамъ, они и теперь наѣзжаютъ на малыя суда, на дощаники да на кладнушки. На ночь, обыкновенное дѣло, народъ заберется въ мурью и спитъ какъ убитой, оттого, что днемъ умаится. Вотъ карботные подкрадутся на лодочкѣ да и закричатъ: «Эй, водоливъ, зачѣмъ не откликаешь; спишь братецъ, а потомъ вы и жалуетесь, что васъ грабятъ, сію минуту отсчитаемъ тебѣ сто палокъ, а не хочешь быть биту, такъ подавай рубль, два ли рубля, пять ли рублей серебромъ». Да и влезутъ, проклятне, на судно: «Подавай хозяинъ деньги да и только; да всѣ ли у тебя работники съ билетами; нѣтъ ли безпаспортныхъ?» Иной хозяинъ, со страха и заплатитъ что нибудь: отвяжитесь только. Получатъ деньги, отчалятъ, смотришь: они и мясо стянули и кое какія лямки утащили.

          Карботные сами грабятъ и помогаютъ грабить мелкія суда; да ихъ и разбойники-то совсѣмъ не боятся; одну команду — такъ они просто отколотили. Въ командѣ народъ старый, негодящій; живутъ эти пакостники при деревняхъ и таскаютъ у крестьянъ овецъ, телятъ, да съ кладнушекъ сбираютъ по гривнѣ или что подвернется. Гдѣ хозяинъ случится бойкій, такъ ни за что не пуститъ ихъ на судно, а обругаетъ ихъ. Съ той поры, какъ Самара сдѣлана губернскимъ городомъ, — грабежи почти совсѣмъ унялись. Теперь только карботные и пугаютъ кладнушки. Еще вотъ что скажу: татарскую артель труднѣе обидѣть чѣмъ русскую: татары больно злы и крѣпко другъ за друга стоятъ. На одно судно, гдѣ вся артель была изъ татаръ, забрались двое разбойниковъ и вздумали они было расправиться съ ними, какъ съ нашимъ братомъ; такъ небойсь; татары затараторили по своему, бросились на воровъ, связали ихъ да и представили начальству. Послѣ этого случая разбоевъ стало меньше; видно злодѣи стали побаиваться. Вотъ уже годовъ больше пяти, какъ и со всѣмъ неслыхать о разбояхъ. А былъ въ мою молодость разбойникъ Быковъ; вотъ такъ злодѣй! Оволо Лыскова онъ распласталъ двухъ женщинъ и вытащилъ у одной изъ утробы живаго младенца. Его схватили въ избѣ у бабы и по суду засѣкли до смерти. Сказываютъ, будто когда его схватили и заковали по рукамъ и по ногамъ, — такъ онъ тряхнулъ только цѣпями — онѣ и свалились. Вотъ такой былъ окаянный.

Иванъ Корнилов.

____________________

[1] На кладнушкѣ обыкновенно двѣ мурьи.

[2] Какъ свѣдѣнія о гард-котахъ такъ и большая часть другіхъ свѣдѣній, помѣщенныхъ въ этой статьѣ, собраны въ 1857 году. Въ настоящее время, на Волгѣ вовсе не слыхать о разбояхъ, да и гард-котная стража уничтожена.

[3] Пушечки бываютъ мѣдныя или чугунныя четвертей пять или шесть в длину и вѣсятъ пуда два. Льютъ ли теперь, не знаю, а прежде бывало выливались въ селѣ Лысковѣ. Пушечки заряжаются жеребьемъ, то есть изрубленнымь въ мелкіе кусочки свинцовымъ прутомъ.