Широкия сани, запряженныя тройкой сильныхъ рослыхъ коней, остановились у моего крыльца. Было ясное морозное утро; мартовское солнце светило еще по зимнему. За ночь выпавший снегъ уравнялъ дорогу, и моя тройка быстро понеслась изъ города по направлению къ Волге. Мы ехали русломъ. Мимо насъ тянулись крестьянские обозы; кое-где по сторонамъ виднелись макушки сельскихъ церквей, а впереди разстилалась ровная, белая однообразная равнина, безлесная съ редкими соснами и елями, уцелевшими отъ безпощадной порубки.

               Быстрая езда, мерное звяканье колокольчика, свежий воздухъ и однообразие картины располагали къ дремоте; не надъ чемъ было остановиться глазу, и онъ невольно закрывался. Но эта полудремота, не прерываемая ничемъ извне, нарушалась нетерпениемъ, съ которымъ я хотел увидеть ярославскую деревню, хотел посмотреть на бытъ ея населения. Часто слышалъ и читал я о благосостоянии ярославскихъ крестьянъ, о ихъ сметливости, оборотливости, предприимчивости. Припоминались мне слова одного русскаго сановника, называвшаго Ярославскую губернию лучшею изъ всех местностей нашего отечества. Я думалъ, что въ этихъ отзывахъ много преувеличеннаго: живо представлялась мне хорошо знакомая изъ личнаго наблюдения Московская губерния, съ ея неблагодарной почвой, ея неоплатными недоимками, ея безчисленными кабаками, низкимъ уровнемъ нравственности населения. Не верилось мне, чтобы почти соседняя съ нею—Ярославская такъ резко и выгодно отличалась отъ нея по быту крестьянъ.

               Возница мой неутомимо постегивалъ коней; незаметно проехали 30 верстъ; дорога пошла мелкимъ еловымъ лесомъ. До Бурмакина, цели моей поездки, оставалось не более 5 верстъ.

               — А вотъ и волостное правление, заметилъ ямщикъ, указывая на длинную семиоконную избу, стоящую при самомъ въезде въ село Бурмакино. Ни полушубокъ мой, ни простыя валенки не помешали сторожу и волостному писарю заподозрить во мне чиновника, приехавшаго въ деревню для какого-либо разсльдования. Почтительные поклоны и «что прикажете?» не заставили себя ждать. Я объяснил цель моего приезда и просилъ позвать волостного старшину.

               Старшина пришелъ. Это—крестьянинъ летъ 50-ти, съ длинной окладистой бородой, съ плутоватымъ лицомъ. Сюртукъ тонкаго сукна и щеголеватые сапоги говорили, что онъ мужикъ сытый, богатый. Онъ пригласить меня къ себе на чай.

               Старшина занимаетъ 4 комнаты во 2-мъ этаже своего дома. Герань, фуксия, несколько розановъ, лилиЙ, 2—3 горшка драценъ на окнахъ, обитые шерстяной тканью диванъ и стулья, коверъ подъ столомъ, зеркало, двое стънныхъ часовъ, несколько канареекъ въ клъткахъ, литографии событий священной истории и эпизодовъ последней войны заставляли забывать о деревне, о серой жизни крестьянина и переносили въ среду достаточной мещанской или купеческой семьи. Белыя наволоки на подушкахъ, блестящий самоваръ и чисто вымытые стаканы и чашки говорили, что семья старшины думаетъ не только объ украшении жилища, но и о чистоте его, что она уже поднялась на ступень более высокихъ культурныхъ потребностей.

               Не спеша пили мы чай и оживленно беседовали. Я разспрашивалъ о крестьянскомъ житье-бытье, а хозяинъ старался удовлетворить мое любопытство. Большая пачка газетной бумаги на шкапу остановила мое внимаше, и я поинтересовался узнать, что это были за бумаги?

               — Политикой занимаюсь, газеты читаю. Сынъ живетъ въ Питере, онъ мне и высылаетъ за этотъ годъ «Новое Время».

               — Верно, у васъ денегъ много, что не жалеете 17 рублей за газету платить?

               — Хоть и не много, а все не хочешь жить неучемъ. Сижу въ деревне, а знаю все, что на Божьемъ свете делается.—Тутъ хозяинъ принялся высыпать предо мной сведения, почерпнутыя имъ изъ газетъ. Ему известны не только мельчайшия подробности последней русско-турецкой войны, но и многия события компаний франко-германской и австро-прусской. Хозяинъ выказалъ себя внимательнымъ чтецомъ. Нередко приходилось мне беседовать съ любознательными и сравнительно сведущими крестьянами, и всякий разъ я подмечалъ одну черту: ихъ внимание всего более останавливаютъ на себе военныя события; въ ихъ памяти всего глубже запечатлеваются имена военныхъ героевъ; они всего охотнее увешиваютъ стены своихъ жилишь изображениями битвъ, осадъ и портретами генераловъ. Какъ историкъ на низшихъ ступеняхъ развития историческаго знания съ особенной любовью останавливается на внешней оболочке истории народа, такъ и простолюдина всего более пленяютъ громкие, блестящие подвиги.

               На мой вопросъ, почему старшина следить съ такимъ вниманиемъ за военными событиями, хозяинъ отвечалъ, что все друия известия, приносимыя газетами, не представляютъ большого интереса.

               — Объ урожаяхъ часто пишутъ, о растрате казенныхъ денегъ. Объ этомъ и читать-то не стоитъ: все это дело обыкновенное; урожаи мы сами каждый годъ считаемъ и о растратахъ часто слышимъ. А война не всякий годъ бываетъ; коли начинаетъ войну матушка-Poccия, такъ и думаешь: «а что, какъ славы не получимъ, а посрамимся»? Ну, и страхъ беретъ. Народъ весь свой, кровный гибнетъ; хочешь, чтобы умиралъ не даромъ.

               Газетное дъло процветало въ последнюю войну, и главными виновниками процветания были крестьяне, которые тогда во множестве становились чтецами и даже подписчиками газетъ. Намъ, жителямъ городовъ, едва верится, что въ томъ же Бурмакине, удаленномъ отъ всякихъ путей правильнаго сообщения, выписывалось крестьянами въ русско-турецкую войну 11 газетъ, въ томъ числе 3 дорогихъ, 17-ти рублевыхъ. И подписчиками были не только крестьяне богатые, но и домохозяева средняго достатка. Число же всехъ чтецовъ достигало 40, что на 145 дворовъ составляетъ 27%. Можно сказать про то время, что крестьяне извлекали осязательную выгоду изъ своей грамотности. Но бури войны утихли, и число чтецовъ упало съ 40 на 5. Я выразилъ моему радушному хозяину удивление по поводу благосостояния, которымъ видимо пользуется его хозяйство. Нельзя было считать его типическимъ крестьяниномъ деревни, а потому я попросилъ его показать мне семью средняго достатка, по которой я могъ бы судить о зажиточности местнаго населения. Исполняя желание «гостя», старшина повелъ меня въ избу Михаила Кривошеина.

               Этотъ «середовой» крестьянинъ живетъ также въ двух-этажномъ доме. Нижняя комната служить ему мастерской, где онъ занимается по зимамъ слесарной работой. На верху—жилое помещение его семьи. Восьмиаршинная комната въ верхнемъ этаже разделена перегородкой на 2 неравные части. Одна служитъ спальной для членовъ семьи, другая—обеденной и женской рабочей комнатой. Въ переднемъ углу лавки и большой белый столъ; съ боку желтый шкапъ съ чашками, тарелками, 3 — 4 парами ножей и вилокъ. Рядомъ съ образами въ медныхъ ризахъ виситъ несколько литографированныхъ картинъ; 3—4 красныхъ стула дополняютъ меблировку избы. Ложемъ для всей семьи изъ отца, матери и 2 малолетнихъ детей служить двуспальная кровать. Просто, очень скромно, но довольно опрятно.

               Мы вошли въ избу въ то время, когда семья садилась ужинать. Столъ былъ накрытъ скатертью изъ грубаго холста. Хозяева чувствовали себя неловко при виде нежданныхъ гостей. Неловкость положения могла быть устранена только нашимъ участиемъ въ семейной трапезе. Мы взяли изъ рукъ хозяйки ложки и принялись хлебать изъ общей миски щи. Щи оказались вкусны, за щами следовала крутая каша, приправленная коноплянымъ масломъ; и это кушанье было не дурно.

               — У насъ, замътилъ старшина:—живутъ хорошо. Въ другихъ мъстахъ каши съ масломъ и въ скоромный день не ъдятъ; а у насъ вотъ великий постъ, а все есть заработки, что бы гречневой крупы да масла купить.

               Крестьянинъ Кривошеинъ, указанный мне, какъ тиипичный домохозяинъ деревни, держитъ 2 душевыхъ надъла, имеетъ 1 корову и 1 лошадь. Усердно занимаясь сельскимъ хозяйствомъ, онъ извлекаетъ изъ земли до 120 рублей въ годъ. Этой суммы далеко не достало бы для покрытия потребностей его семьи, но у Кривошеина есть верное подспорье въ слесарномъ промысле. Едва кончились сельския работы, едва умолкъ цепъ, какъ онъ берется за напилокъ и обделываетъ удила, стремена и другия принадлежности конской сбруи, производимыя въ Бурмакинской волости. Этотъ промыселъ даетъ ему 80 рублей въ годъ. На 200 рублей онъ покрываетъ все расходы своего хозяйства. Семья его естъ не одинъ черный хлъбъ: въ будни пищею служатъ щи, каша, молоко отъ своей коровы; каждый праздничный день онъ покупаетъ 3 — 4 фунта мяса и печетъ белый хлъбъ. Одеваясь въ рабочие дни кое-какъ, все члены семьи имеютъ для праздника хорошую одежду и обувь. Недоимокъ семья Кривошеина не знаетъ. Трудолюбие и трезвость хозяина позволяютъ ей жить безъ нужды.

               Посетивъ избы многихъ другихъ домохозяевъ въ Бурмакинъ и окрестныхъ селенияхъ, я сталъ соглашаться съ старшиной, что семью Кривошеина можно считать семьей средней для целаго округа.

               «Народъ ослабелъ», говорятъ, покачивая головами, отцы и деды. Они видятъ, какъ съ каждымъ годомъ нарождаются новыя потребности, какъ съ каждымъ годомъ увеличивается число и умножается разнообразие предметовъ, окружающихъ крестьянина въ его домашней обстановке. Старики сетуютъ на расширение потребностей, видятъ въ немъ непростительную слабость и приписываютъ его отсутствию строгой власти помещика, осуждавшей крестьянина на серую, знающую только необходимые потребности, жизнь.

               Расширение потребностей, свидетельствующее о хозяйственныхъ успехахъ народа, сказывается весьма резко въ Ярославской губернии. Теперь население знаетъ многие потребности, которыя вовсе не были известны 25 летъ назадъ. И эти изменения можно проследить на любой стороне жизни крестьянина.

               Возьмемъ принадлежности избы. Суровость климата побуждаетъ человека принимать все меры, чтобы жилище его могло удерживать теплоту. Двойныя оконныя рамы кажутся крайне необходимыми, а между темъ, до последняго времени оне были редкостью въ посещенныхъ мною деревняхъ. Теперь же вы найдете ихъ въ избахъ даже беднейшихъ поселянъ. Крестьянинъ перенял у горожанина приспособления, сохраняющия теплоту внутри избы. Мебелью служили до последняго времени исключительно лавки; теперь же вы везде находите стулья деревянные, а нередко и съ мягкимъ сиденьемъ.

               Подобныя же изменения находимъ мы и въ предметахъ, служащихъ для удовлетворения потребности въ пище. 30 летъ тому назадъ, белый хлебъ былъ величайшей редкостью: пекли его только въ годовые праздники и только въ богатейшихъ семьяхъ; да и те брали для хлеба пшеничную муку второго сорта. Теперь каждая хозяйка покупаетъ для праздничныхъ дней белую муку; более достаточныя пекутъ хлебы изъ крупчатки. Увеличилось и потребление мяса. Войдите въ трактиръ большого селения: вы всегда найдете тамъ говядину и телятину для закуски после стакана водки. Мне пришлось видеть базаръ въ селе Бурмакине; базары бываютъ по четвергамъ; среди прочихъ предметовъ торгуютъ и мясомъ, сбывая его каждый разъ въ количестве 150—200 пудовъ. Покупателями на эти базары являются исключительно крестьяне.

               Но особенно быстрые успехи сделало потребление въ области одежды. Лапти давно забыты. Нужно углубиться въ глушь северныхъ уездовъ Ярославской губернии, чтобы найдти лапоть. Зимою валенки, а льтомъ сапоги — вотъ единственная обувь здешнихъ крестьянъ. Праздничную одежду мужчинъ составляютъ сюртуки изъ трехрублеваго темносиняго сукна, крытые сукномъ полушубки или овчинныя шубы. Каждая крестьянка имеетъ для праздника шелковое или, по крайней мере, шерстяное платье; 2—3 ситцевыхъ дополняютъ гардеробъ. Въ связи съ этимъ развилась по деревнямъ и торговля краснымъ товаромъ. Тотъ базаръ—не базаръ, где 2—3 палатки не торгуютъ ситцевыми и шерстяными тканями; въ каждомъ же довольно большомъ селении есть постоянные торговцы этимъ товаромъ.

               Наконецъ, все чаще и чаще встречаются предметы, удовлетворяющие потребности культуры. Одна изъ первыхъ потребностей культурнаго человека заключается въ правильномъ распределении времени. Сознание о многочисленности нуждъ и ограниченности рабочей силы все более глубоко проникаетъ умъ человека. Онъ установляетъ строгий надзоръ надъ каждымъ часомъ: онъ готовъ работать много, но старается внести въ свою трудовую деятельность порядокъ, способствующий сохранению силы. Отсюда—онъ хочетъ точно обозначить время работы и покоя. Определение времени по солнцу уже не удовлетворяетъ его: онъ хочетъ носить время въ своемъ кармане или хотя повесить на стене внутри своего жилища. И вотъ — потребность иметь часы, успевшая привиться къ крестьянамъ Ярославская уезда. Изъ многихъ десятковъ избъ, посещенныхъ мною въ разныхъ селенияхъ, я не нашелъ ни одной, где бы не было стенныхъ часовъ. Беднейшие хозяева довольствуются рублевыми часами безъ боя; у более зажиточныхъ встречаются часы въ 4—5 рублей. Правда, эти часы нередко сильно опаздываютъ или спешатъ; но хозяинъ не упуститъ случая поверить ихъ по часамъ волостного старшины, частенько посещающего губернскй городъ. «Часы намъ для того нужны», говорили мнъ некоторые крестьяне: «чтобы летомъ не переработать, а зимой не переспать»; въ этихъ немногихъ словахъ выпукло отражается сознаниe о необходимости строго распределять свое время. Также безостановочно растутъ и другия культурныя потребности. Любознательность развивается и ищетъ удовлетворения. Если крестьянинъ—хороший граматей, то выписываетъ недорогую газету; если въ грамате онъ не силенъ, то покупаетъ «Крестный календарь», и затраченныя 15 копеекъ даютъ ему возможность прочесть по складамъ о двухъ-трехъ крупныхъ событияхъ отечественной истории. Наконецъ, граматенъ или нетъ, онъ хочетъ удовлетворить свою любознательность посредствомъ картинъ. Многимъ слово малопонятно или непонятно вовсе; образы же понятны для всехъ. И вотъ, крестьянинъ покупаетъ картины, воспроизводящия передъ нимъ въ лицахъ извъстныя историческия события. Въ избахъ ярославскихъ деревень находишь много картинъ и часто картинъ, сравнительно дорогихъ: на ряду съ 5-ти копеечными, встречаешь рисунки по 75 копеекъ и 1 рублю за штуку.

               Товары, предлагаемые на продажу, обыкновенно точно соответствуют характеру запроса. Въ селе Бурмакине несколько крестьянъ занимаются торговлей. Я вошелъ въ лучшую изъ лавокъ и встретилъ въ ней обстановку, весьма похожую на обстановку лавокъ небольшихъ уездныхъ городовъ. Цибики съ чаемъ и головы сахару; мешки съ пшеничной мукой несколькихъ сортовъ, гречневой и пшенной крупой и банки съ рисомъ, куски ситца разныхъ цветовъ и узоровъ и недорогия шерстяныя ткани, холстъ и бичевки; въ ящике за стекломъ — карандаши, перья, писчая и почтовая бумага, несколько линеекъ; табакъ, папиросы, помада и царское мыло. Несколько стенныхъ часовъ, десятокъ счетовъ разныхъ величинъ, дюжина висячихъ керосиновыхъ лампъ дополняютъ картину. Товары, предлагаемые въ этой лавке на продажу, далеко выходятъ за пределы необходимыхъ потребностей, и единственными покупателями этихъ предметовъ являются крестьяне.

               Старики приписываютъ улучшение крестьянской обстановки исключительно упразднению крепостного права. Крестьянинъ, по ихъ мнению, живетъ теперь лучше, чемъ прежде, не потому, что освобождение дало ему больший достатокъ, но потому, что, при крепостномъ праве, онъ далеко пряталъ каждый рубль, боясь притязаний помещика. Эти притязания нередко побуждали и богатыхъ крепостныхъ жить въ серой, скудной обстановке. Въ одной изъ деревень я познакомился съ богатымъ крестьяниномъ К. Это—старикъ 70 летъ; владея полумиллионнымъ состояниемъ, онъ живетъ на покое въ своей деревне и остается членомъ мipa:  «на родинъ, говоритъ онъ:—хочу и помереть». Живетъ онъ на крестьянской усадебной земле, въ двухъ-этажномъ каменномъ домъ, держитъ хорошихъ лошадей, пьетъ трехрублевую мадеру. «Деньги я еще въ молодыхъ летахъ нажилъ, разсказываетъ онъ:— а роскошествовать сталъ только послъ освобождения. Жилъ въ Питере въ мальчикахъ, потомъ въ приказчики вышелъ, потомъ и свою торговлю завелъ. Торговалъ я хлъбомъ, лъсомъ, скобянымъ товаромъ, и Богъ благословилъ мои труды. Пока молодъ былъ да денегъ не имелъ, до техъ поръ я холопствомъ своимъ не тяготился. А какъ постарше сталъ, да деньги завелись, такъ и сталъ я на волю рваться. Давно задумалъ я объ этомъ. Жилъ я въ Питере, барину оброкъ платилъ хороший, онъ и не трогалъ меня, а все хотелъ я вольнымъ человекомъ стать, въ купцы выйти. Проснешься иной разъ ночью, такъ за сердце и беретъ: «и деньги-то у тебя, думаешь, есть, и торговые люди почитаютъ, а все мужикъ-мужикомъ; захочетъ баринъ — и раззоритъ». Въ эту-то пору баринъ въ Питеръ приехалъ (а было это летъ за 12 до освобождения крестьянъ). Я къ нему явился и сталъ просить вольную. «Подумаю, говоритъ, Василий, а завтра къ тебъ заеду посмотреть, какъ ты живешь». Я и приготовился барина принять: купилъ разныхъ дорогихъ винъ, закусокъ, фруктовъ, а самъ подъ собой ногъ не слышу: «вольный ты человекъ, Василий Петровъ», твержу самъ себъ. Полы мыли, мебель чистили и даже курительныхъ свечей для воздуха купилъ. Баринъ пргехалъ. А я жилъ въ Троицкомъ переулке и пять комнатъ занималъ. Хозяйка моя у подъезда его встретила, хлебъ-соль съ серебряной солонкой поднесла, а я только кланяюсь да прошу хлгеба-соли отведать. Баринъ квартиру похвалилъ, выпилъ, закусилъ, даже меня посадилъ съ собой рядомъ, а объ вольной и ръчи не повелъ, только велелъ къ себе на другой день придти въ гостинницу. «Ну, думаю я:—теперь покончимъ». Пришелъ я къ барину, онъ меня обласкалъ. «У тебя, Василий Петровъ, денегъ много, ты, какъ купецъ, живешь; дай мнъ 10 000, а тамъ и о вольной поговоримъ. Меня такъ холодомъ и обдало. Я—отпираться: «денегъ, молъ, нетъ». Баринъ такъ пригрозилъ, что на другой день 10 000 ему принесъ. Вольной онъ мнъ такъ и не далъ. Каждый годъ я у него просилъ, а онъ только посмеивался: «ты у меня перлъ, Василий Петровъ; я горжусь, что у меня есть такой крепостной, какъ ты». Вольной не давалъ, а всякий годъ обиралъ несколько тысячъ. Зло меня душило, а потомъ я и притворился, будто убытки потерпелъ: квартиру въ две комнаты съ кухней нанялъ, а когда въ селе изба моя раззорилась, все думали, что я каменный домъ построю, а я трехоконную хибарушку на сто рублей поставилъ. Да, добавилъ старикъ:—въ те времена крепко жили, деньги въ сундуке держали или за голенищемъ носили, а не выставляли на показъ. Нынче у мужика три тысячи, а онъ лучше живетъ, чемъ въ те-поры съ тридцатью».

               Такое объяснение улучшения быта крестьянъ вполне соответствует действительности. Нетъ сомнения, что освобождение личности отъ тягостей, которыя налагала на нее власть помещика, содействовало росту благосостояния, но и первое обстоятельство имеет весьма большое значение. Иметь деньги и жить хорошо, сыто, полной чашей значило подвергать своего господина искушениямъ присвоить себе часть имущества, приобретеннаго крепостнымъ. Зная это, крестьянинъ жилъ серо, потихоньку, мало заметно для сторонняго глаза улучшая свою обстановку; онъ копилъ деньги, примиряясь съ мыслью, что ими воспользуются только дети его или внуки. Сбережение вошло въ привычку техъ крестьянъ, которыхъ освобождение застало уже въ зреломъ возрасте. Новое поколение выросло при иныхъ условияхъ: помещичьяго произвола не было; власть отца, при частости семейныхъ разделовъ, оказалась слишкомъ слабою, чтобы препятствовать детямъ жить такъ, какъ имъ нравилось. Если не было внешней силы, побуждающей крестьянина держаться исконной серой обстановки и копить деньги, то было много условий, способствующихъ какъ разъ противоположному образу действий. Все эти условия могутъ быть сведены въ одну группу и названы «примеромъ города». Железныя дороги и пароходы приблизили деревню къ городу; они сделали крестьянское население более подвижнымъ. Возникновение многихъ новыхъ отраслей промышленности сопровождалось притяжениемъ изъ селений въ города многочисленныхъ рабочихъ рукъ. Проживая въ городе на заработкахъ или лишь временно посещая его, крестьянинъ сталкивался съ новой, непривычной ему обстановкой. Первоначально онъ дичился ея, затемъ освоивался съ ней и, наконецъ, переносилъ ее на девственную почву своей деревни. Такъ заносились и заносятся стулья и диваны, чай и табакъ, тонкое сукно, шерстяныя и шелковыя ткани. Городъ же, совместно съ нарождающейся сельской школой, прививаетъ деревне и культурныя потребности высшаго порядка: являются картины, книги, газеты, часы.

               Потребление расширилось, а стремление къ накоплению уменьшилось. Нельзя сказать, однако, чтобы крестьянинъ изменялъ свой бытъ только улучшениемъ домашней обстановки, пищи, одежды. Онъ блюдетъ свои земледельческие интересы и всеми мерами старается восполнять пробелы въ сельскомъ хозяйстве. Главное условие для правильнао ведения хозяйства — хороший скотъ. И въ этомъ отношении мы замечаемъ успехи: если количество скота въ посещенныхъ мною селенияхъ не возрасло, то качество его заметно улучшилось: лошади крепки, сильны; коровы довольно рослы и молочны, Улучшение качества скота совершилось въ последнее 15-ти летие. Мне пришлось видеть крестьянское катанье на последнихъ дняхъ масляницы; катаньемъ мужички провожаютъ скоромные дни. После ранняго обеда, одиночки и пары съ разряженными седоками переезжаютъ изъ селения въ селение, хохочутъ, поютъ песни, грызутъ семечки, навъщаютъ знакомыхъ и угощаются чаемъ и водкой. Вычерненныя подъ лакъ сани и крепкия, бодрыя лошади катавшихся произвели на меня хорошее впечатление.

               Известно, что въ деревняхъ подъ нашими столицами и большими городами обстановка поселянъ похожа на мещанскую. Городъ притягиваетъ къ себе соседняго крестьянина, измъняетъ его одежду, приемы, говоръ, ослабляетъ въ немъ земледельческие интересы. Такъ же действуетъ городъ и на крестьянъ, занимающихся отхожими промыслами. Вырабатывается средний типъ: это— не вполне мещанинъ, но и не чистый крестьянинъ; представители этого типа — всегда плохие хлебопашцы.

               Не то нашелъ я здесь. Здесь городъ только издали влиялъ и влияетъ на крестьянина. Позаимствовавъ мноия удобства жизни отъ горожанина, бурмакинецъ остался веренъ нравамъ и обычаямъ старины. И эта верность «отцовскому и дедовскому» объясняется складомъ хозяйственной жизни.

               Отхожие промыслы почти неизвестны: на все населеше въ 5 000 душъ обоего пола выдается въ годъ какихъ-нибудь три десятка паспортовъ для заработковъ на стороне; да и эти паспорты разбираются исключительно бобылками, отставными солдатами и т. д. Никто изъ коренныхъ домохозяевъ не оставляетъ своей деревни. Климатъ суровъ, и земля не обеспечиваетъ поселянина: зима длинна, и сельскохозяйственныя работы и заботы прекращаются на 6—7 месяцевъ. И вотъ, подгоняемый необходимостью, крестьянинъ пользуется длинной зимой для занятия кустарнымъ промысломъ. Въ Бурмакинской волости изстари развилось кузнечно-слесарное производство; имъ занимается теперь все взрослое мужское население 34 деревень. Чемъ объясняется возникновение именно этого промысла, какия ступени прошелъ онъ въ теченнии своей истории, все эти и многие другие вопросы остаются безъ ответа. Здешние кустарники достигли значительнаго искуства въ изготовлении разныхъ железныхъ изделий, преимущественно принадлежностей конской сбруи. Проезжайте въ зимний вечеръ черезъ одно изъ этихъ селений. На беломъ фонь снега выпукло обрисовываются черные силуэты кузницъ; изь трубъ вылетаютъ мириады искръ; мерно сгибается и выпрямляется станъ кузнеца; сильныя мускулистая руки ударяютъ молотомъ по раскаленному железу; далеко по окрестности разносятся звуки ударовъ, нарушая вечернюю тишину. Кустари работаютъ неутомимо: съ 2—3 часовъ ночи мехи уже раздуваютъ огонь; тяжелая, но здоровая работа длится съ небольшими перерывами вплоть до 8 часовъ вечера.

               Промыселъ приносить крестьянину больше, чемъ сельское хозяйство; онъ составляетъ 60% въ бюджете доходовъ поселянина, а потому и имеетъ важное значение въ его жизни. Но значение это сказывается не на одной только экономической стороне быта. Многие отхожие промыслы даютъ болыший заработокъ: ярославский маляръ, каменьщикъ, плотникъ, занимаясь работой въ Петербургъ или Москвъ, добываетъ 1 ½-2 руб. въ день, тогда какъ дневной доходъ кузнеца ръдко превышаетъ 75 коп. При всемъ томъ, местные промыслы действуютъ на складъ жизни крестьянина более благотворно, чемъ отхожие. Уходя на сторону, поселянинъ на 6—8 месяцевь разлучается съ женой и детьми; онъ оставляетъ домашний очагъ, оставляетъ хозяйство. Въ городе находитъ онъ прибыльные заработки. Получивъ разсчетъ за неделю, онъ имеет въ кармане десятокъ рублей. Уплачена доля въ харчевую артель, и пришлецъ можетъ свободно располагать оставшимися деньгами. Бродячая, стадная жизнь, ночлежный домъ, постоянная столкновения съ людьми испорченными, разгульными, быстро изменяютъ нравственный обликъ новичка. Нетъ жены и детей, нетъ техъ лицъ, которыя напоминаютъ человеку объ его обязанностяхъ семьянина, нетъ на глазахъ крестьянскаго хозяйства со всеми его недостатками и прорехами. Въ свободные дни и часы остается одинъ приютъ— кабакъ, съ виномъ, разнузданностью, развратными женщинами и, въ довершение всего, часто съ безденежьемъ и заносимыми въ родную деревню заразительными болезнями. Такая картина не представляетъ правила; но ее отнюдь нельзя назвать редкимъ, единичнымъ исключениемъ.

               Жизнь кустарника, живущаго круглый годъ дома, обведена совсемъ иными чертами. Свободное отъ работъ время онъ проводитъ съ членами семьи. Нетъ передъ нимъ соблазнительныхъ примеровъ, которые городъ ставить на каждомъ шагу передъ своими обитателями; если деревня не велика, то въ ней нетъ трактира или питейнаго дома. Праздникъ проходить чинно, семейно: родные посещаютъ другъ друга, пьютъ водку умеренно, закусываютъ пирогомъ домашняго печенья, расходятся рано, чтобы на следующее утро приняться за работу. Тесно связанный съ семьей, кустарникъ сохраняет и къ земле, и ко всемъ крестьянскимъ трудамъ и заботамъ самое близкое отношение. Дворъ нужно крыть, соху чинить, продать старую корову и купить молодую—и кустарникъ откладывает деньги для поправокъ въ домашнемъ хозяйстве. Опуская молот, чтобы вздохнуть отъ напряженной работы, кустарникъ отворяетъ дверь кузницы, и взоръ его падаетъ на поле, на лугъ, на выгонъ; все окружающее напоминаетъ ему, что онъ—крестьянинъ, что кузнечество, какъ ни выгодно оно, есть только подсобный промыселъ, что выше того стоитъ земля, исконная кормилица поселянина. Мъстные промыслы поддерживаютъ земледелие, отхожие—способствуют его упадку.

               Преданность изстари сложившимся формамъ быта выражается и въ отношении здешняго крестьянина къ общинному землевладению. Крестьянинъ знаетъ о существовании частнаго землевладения; въ его соседстве многие владъютъ землей на праве частной собственности; но онъ считает непригодною для себя эту форму. Внимание крестьянина особенно останавливают на себъ две невыгодные стороны частнаго землевладения. 1) Въ замене этою формой общиннаго быта онъ видитъ первый шагъ на пути къ обезземелению большинства и сосредоточению земли въ рукахъ немногихъ сильныхъ и предприимчивыхъ личностей; 2) онъ живо представляет себе все невыгоды черезполосицы, сопряженной съ переходомъ отъ мирского владения къ участковому. Первая невыгода чувствуется всего полнее и сознается всего глубже неимущими, малосильными членами миpa. Надъ вторымъ же задумываются и достаточные крестьяне, имеющие не мало побуждений для перехода къ праву личной собственности на землю. «Если разъ навсегда поделить землю между домохозяевами въ полное наследственное владение, то не уйдешь отъ путаницы, говорилъ мне одинъ богатый, уже пожилой крестьянинъ.—Мирская земля наша не ровна: тамъ бугоръ, здесь — низина; тамъ — супесь, здесь — черноземъ. Никто не согласится взять худой участокъ, хотя бы ему за это и лишка дали; придется каждому разныя полосы нарезать, а при этомъ отъ всякаго спора и ссоры не уйдти. Выгонъ всемъ нуженъ, а никто чужой скотины черезъ свое поле перепускать не будетъ; жалобамъ не будетъ конца». Такимъ образомъ, раздеть между домохозяевами всехъ общинныхъ угодий въ частную собственность не представляется выгоднымъ ни для кого. Раздел же однихъ пахотныхъ земель, если бы и многие желали его, наталкивается на противодействие беднейшихъ членовъ миpa, боящихся полнаго обезземеления. Съ неделю прожилъ я въ этомъ уголке Ярославская уезда и унесъ съ собой отрадное впечатление.