Приложение

            Работа ученика 9 группы «Г» М. Огороднова Ростовская ярмарка[1]

            (л. 1) Ясный солнечный день. Я выхожу на улицу и направляюсь на ярмарку. Гул, подобный рою жужжащих пчел, доносился до моего уха. Вот я прохожу улицу и предо мною черная живая масса, похожая на кучу кишащих взад и вперед муравьев в муравейнике. Из общего шума то и дело слышатся громкие восклицания: «Гоп! Эй! Задавлю!». Или щелкнет цыганский кнут, взвившись в воздухе, и этот щелк сопровождается взрывом непонятных криков собравшейся толпы и стуком копыт лошади. Посреди площади, в два ряда, словно колеи проехавшей телеги тянутся тесовые ларьки, покрытые холстом. В стороне, вышедшие из ряда маленьких построек, горделиво, как великаны, возвышаются три балагана, также с холщевой натянутой крышей, рядом с которыми опять идут маленькие ларьки, занятые под всевозможные игры. Дальше качели, меленки, карусель в переливающемся наряде. Везде гремит музыка, но сливаясь с общим шумом, превращается в безобразный, душу раздирающий стон. Высоко развивается на важне красный ярмарочный флаг. Приятный запах гари из пышечных и вафельных начинает действовать на вкусовые органы. Ну, вот, наконец, я и сам попадаю в этот кишащий муравейник и из моего поля зрения, постепенно, пропадают все вышеописанные картины: люди, лошади, привязанные к саням. Последние, как бы ощетинившись друг на друга с поднятыми оглоблями, как рогами, словно приготовились к бою.

            Здесь так называемая конная или торжище лошадьми. Всюду слышишь и видишь хлопанье ладонью о загнутые полы шуб крестившихся и божившихся мужичков с одновременным произнесением «матерного» слова. Вот видишь цыгана, покупающего лошадь. Безобразное, коричневатое лицо, грубые черты его, с необыкновенно выпятившимися скулами, создают образ человекообразно обезьяны. Одежонка его также чрезвычайно жалкая: рваный, кое-где с заплатами, полушубок с ободранной, высовывающейся из-под полы подкладкой. Серые, также подгулявшие, валенки, обильно насыщенные грязью и водой, мохнатая шапка на голове, кнут заткнутый за веревку, служащий, по-видимому, вместо кушака. Он, усердно осматривая гнедую лошадь, ходя около (л. 1 об.) неё и стукая ей, то под рыло, то под живот, наконец сказал: «У тебя не лошадь, а слизняк! Сколько за неё просишь?». «Четыреста», — отвечал продавец, и добавил: «Напрасно хаешь, друг, лошадь как лошадь, хоть черта свезёт». «Э-Э-е», — протянул цыган, — Она свясти-то связёт, ежели черт будет. С тобя четырясто-о, а да что ты, чудак, за что ты просишь, ну кто тобя даст». «Ей-Богу, триста пятьдесят давали, не отдал», — божился торгаш. «Ну, и дурак!», — крякнул цыган и сделал вид, что хочет уйти. «Постой, приятель», — крикнул продавец — «Ваша цена?». Цыган по-видимому был также заинтересован в покупочке и только делал вид нежелательности. Он нехотя повернулся обратно, засунул лошади два пальца в рот, вероятно посмотреть на года лошади, потом вынул и сказал: «Двадцать красных, красная цена». «Послушай, вот, ейей, триста пятьдесят давали, бери». «Не… т», — и снова цыган повернулся. «Ну, 325 рубликов по-приятельски», — и он крепко ударил рукой по ладони цыгана. Но последний отрицательно мотал головой, говоря «Да она у тебя и двух дней не проживет, завтра веди её к живодеру». «Да полно, полно, она тебя переживет, честное слово, задаром её тебе отдаю, одна постановка да грива «орловская» четыреста стоят, а лошадь бесплатно дарю». Долго они спорили и торговались, и, наконец, сошлись на 280 рублях, хлопнули по рукам, намолились, погоняли лошадь и, наконец, запрягли в маленькие саночки и уехали. И только тогда, когда я возвращался домой обратно, видел эту же гнедую лошадь и с ней её цыгана, утверждающего кому-то, что ему давали 450 рублей, не отдал, потому это не лошадь, а золото.

            Так, пересмотрев несколько сделок, я направился в торговые ряды. Парами гулявшая веселая публика, одетая в праздничные наряды, чинно расхаживалась и вертелась около «сластных» и игрушечных рядов, из которых слышались приказчичьи слащавые голосишки: «Вам чево-с?», «Сколько-с?», «Благодарю Вас-с».

            Тут и там слышалось «Только здесь лучше всех! Только здесь дешевле всех! Только здесь любительский жареный мак!». Горы наваленных на прилавок различных сластей и десятки жадно глядящих пар глаз ярмарочных зевак. Вон кучка людей, столпившихся у небольшого ларя с надписью «Персидские сладости». Стройный, высокого роста продавец, видимо перс, суетливо старается ублаготворить (л. 2) неугомонную толпу. «Мне полфунта халвы, пожалуйста!». «Сию минуточку». «А мне вот этих конфект!». «Обождите минуточку!». «А мне вот этих, как они называются, дамских поцелуев!». «Минуточку». «А мне… мне»… «Господа, не все сразу, только одну минуточку, пожалуйста». «Позвольте, ведь я раньше!». «Нет уж, извините, я!». «Постойте, граждане. Что за черт, деньги из кармана вытащили!». «Не раздевал бы рта!». «Гражданочка, что за мания без очереди лезти!». «Не имеешь права женщину за рукав дергать, не царский режим, теперь женщина не должна отставать от мужчины!». И так без конца — одни уходят, приходят другие. И те же споры, разговоры, крики.

            Детские вымаливающие и плачущие голосишки, просящие у своих родных игрушки, не отходят от игрушечных балаганов: «Мне куклу, коня, коляску!». Заявляет одна: «А мне, папа, вот эту девочку и ванну, я её буду мыть». Отцы, матери, беспокоясь о своих карманах, всячески стараются отвлечь внимание своих детей от затейливых и дорогих игрушек. «Хочешь петушка? Или вот эту дудочку, или вот эту птичку, смотри, как она чирикает». И глупенькие личики детишек скоро забывают о прежних желаниях и заинтересовываются предложенными игрушками.

            Громкие крики из пышечных заглушают гул и крики детишек. «Сюда, граждане, сюда! Самые горячие, двугривенный дюжина для сегодняшнего дня. Давай! Давай! Только здесь вы можете получить сдобные, горячие, с сахарным песком, пышки». Дым клубами валит из отведенных, железных, высовывающихся из-под крыш труб.

            Пройдя несколько шагов дальше по ряду, видишь громоздкие, навьюченные всевозможными товарами, кооперативные постройки. Целые пирамиды ящиков с колесной мазью приложены к внешней части постройки. Горы мешков с мукой, ящики, коробки, полки с товарами заполняют внутренность балаганов. Огромные вывески «Центральный Ростовский рабочий кооператив «Искра», «Угодичское единое потребительское общество», «Здесь все дешево», «Цены понижены» привлекают много народа.

            Наконец, я выбираюсь из торгового ряда, прохожу мимо больших груд наваленных колес и ободьев и попадаю на широкое поле симметрично, полукругом построенных, всевозможных увеселений. Что-то странное кажется на первый взгляд. Крики особенно громко раздаются здесь. Как будто эти люди только и расположены к крику. Как будто они заведенные куклы, способные систематически, беспрерывно кричать целые дни. Звуки органов, шарманок, гармоней и духовых труб сливаются с этими криками и представляют адский, душу раздирающий, стон. (л. 2 об.) И немудрено, что эти звуки похожи на стон, ибо они выходят из уст раздетых, полуголодных нищих. Вон видишь размазанного клоуна, потешающего публику. Видишь артисток и артистов, вышедших на эстраду для показа публике. Раздетые, полунагие, в своих акробатических костюмах, ежатся на холоде. Что заставляет их быть этими униженными людьми — скоморохами, как не их нищета — конечно, это относительно.

            Вот многосотенная толпа окружила эстраду, на которой в своем скоморошьем уродливом костюме и с дурацким загримированным лицом валял дурака клоун. Он строил глупые рожи, усердно передразнивал зазывающего публику хозяина цирка, что вызывало взрыв смеха у публики. «Рыжий! — кричал ему хозяин, — Скажи почтеннейшей публике, чтобы она покупала билеты, а мы пойдем начинать». «Вы, граждане, рыжая публика, — повторял клоун, — покупайте билеты, а мы пойдем ночевать». «Дурак!». «Дурак!», — повторял клоун. «Ну, убирайся к черту в балаган». «К черту в барабан?», — удивленно переспрашивает клоун. «В балаган!». «Сам-то ты чурбан, дурья голова, а ругаешься». И, натыкаясь носом то на столб, то на человека, колун уходил, сопровождаемый взрывом хохотавшей толпы. «Заходите! Заходите!», — продолжал хозяин цирка. «Всем интересно. Борьба человека с двенадцати пудовым альпийским медведем. Неустрашимые гимнасты братья Филатовы под куполом цирка. Мельница смерти. Человек-змея. Человек-резина! Человек с львиной челюстью! Популярные шуты, комики, всемирные любимцы публики братья Вейц. Куплетисты, музыканты, акробатисты, жонглеры, юмористы и много других номеров. Цена только 20 копеек, для дам двугривенный со скидкой, дети — пятнадцать. Всем! Всем! Всем интересно видеть коллектив цирковых артистов московской и ленинградской эстрады. Запасайтесь билетами к первому номеру!». И он, подошедши к небольшому расколотому колоколу, привешенному к стене, стал дергать за веревку: «Последний звонок, граждане, последний. Всем интересно…» И так без конца, целый день звонки и зазывы. Гремит музыка, выводят на показ медведей и людей, и так во всех балаганах.

            А сколько всевозможных видов игр: рулеток, биксов и много-много без названий. То и дело слышишь: «За один пятак — крути два раза. За копейку пятачок, за пятачок четвертачок. Граждане, только за красненький. Как красненький из мешочка возьмешь, так золотые вещи берешь, беленький хватишь — четвертак заплатишь, мешок не трясется, не мешается, (л. 3) только прикрывается!». «Только за головку бери, наше дело кидать, ваше замечать, замечайте, берите конфеты первый сорт, как куснешь, так и уснешь, как вскочишь, так и ещё запросишь. Тетушка Алена отказала конфет три миллиона, не велела продавать, завещала все на ярмарке проиграть!»

            Из небольших балаганов с надписью «Альпийский тир» то и дело слышишь: «Расчет закончен, ставки можно ставить, добавить можно, ещё добавить можно, ставок больше нет, игра сделана, выигрывает номер…». «Только попочка тащит», — кричит, наигрывая на шарманке чужеземец. «А вот измеряйте свою силу и нервную систему, только за один пятак!». «Ну, а вот кто попадет в решето копейкой, тот получит пятачок». И так далее, без конца.

            Постепенно переходя от одной игры к другой, я очутился у карусели, по бокам которой стояли две меленки, окруженные толпой ребят. Весело вертелась карусель под музыку, галопом, казалось, мчались кони, но пусто было на них, только изредка мелькнет какой-нибудь карапуз, прижавшись к гриве лошади. Эх! Видно отжила своё время царица ярмарочного развлечения вместе с другими буржуазными кумирами.

[1] ГМЗРК. АД-5963. Л. 1–3.