25-го [апреля]. 11 часов, Дертники.

            Из Переяславля выехали в 5-м часу. За городом вид с горы на озеро и город до того поразителен, что запечатлевается в памяти по крайней мере на 1 000 лет. Вся эта дорога до станции так разнообразна, что в продолжение 30 верст никак не соскучишься, особенно загрунтовавшись переяславскими впечатлениями. Дорогой говорили с Николаем о переяславском угоднике Никите столпнике, который две недели валялся в болоте, спасения ради, и прочих блаженных. Николай говорит: «То-то, чай, поломались на своем веку. А все это, Александр Николаевич, оттого, что был верх необразованности». В Дертники приехали в 10-м часу и остановились на хорошеньком постоялом дворе; комнаты в русском штиле, только чистенькие и с цветами на окошках. Хозяин молодец. Да и нельзя иначе. С Переяславля начинается Меря – земля, обильная горами и водами, и народ и рослый, и красивый, и умный, и откровенный, и обязательный, и вольный ум, и душа нараспашку. Это земляки мои возлюбленные, с которыми я, кажется, сойдусь хорошо. Здесь уж не увидишь маленького согнутого мужика или бабу в костюме совы, которая поминутно кланяется и приговаривает: «а батюшка, а батюшка»… Что ни мужчина, особенно из содержателей постоялых дворов, то «Галиап», как говорит Николай Николаевич.

26 апреля. Туношна. 9-й час.

            Из Дертников выехали в 5 часов. Дорога так же хороша, как и за Переяславлем. Села богатейшие, особенно Петров посад и село Лев. За 10 верст до Ростова дорога идет берегом озера. Озеро это по крайней мере втрое больше переяславского, 15 верст длины и 7 ширины, только не имеет такого эффекту, потому что берега низки и болотисты и по дороге нет ни одной горы, с которой бы можно было его окинуть глазом. Ростов – город из уездных, какие я до сих пор видел, самый лучший. Какие церкви-то, удивление, какое строение. Изящество, да и только. В Ростове нет хорошей гостиницы для приезжих, зато отличные трактиры, из которых в одном мы и остановились, а именно в «Петербурге». Хозяин прекрасный, простой малый, услужливый, а буфетчик – уж я и не знаю, что сказать – такая умная голова. Сейчас для нас отгородили комнату, ростом с правую угольную в Патр[иаршей] и ничем не хуже. Из трактира мы с Николаем ходили гулять по городу и на озеро. Вошли на плотик, который далеко уходит в озеро по воде, да как взглянули в одну сторону, воды на 9, в другую на 7, да поперек 7: берега сливаются с водой, а кругом озера 19 сел – так и разорвались мы с Николаем пополам. Из Ростова выехали в 4-м часу и верст пять ехали по берегу озера. Вся станция удивительно живописна: то горки, то низины, изобильные дичью. В Шопшу приехали в 8-м часу. На постоялом дворе какая девочка-то – удивление. Разговаривали мы с ней часа 2. Молоденькая, белокуренькая, черты тоненькие, а какой голосок. Да выговор-то наш – так и поет. Разговор начался так: Николай говорит: «Какая ты миленькая, да какая же ты хорошенькая!» Она: «Ну уж, батюшка, какая есть». Я: «Да нам лучше-то и не надобно». На это она только улыбнулась, да так мило, что другой даме недели в 4 перед зеркалом не выучиться так улыбаться. Уж пела, пела она и про дела, и про пустяки, и про полотна, которые она мастерица ткать, и про любовь, и про бар, и про мужиков [?]. Она улеглась в одном отделении с нами, только через перегородку, с двумя братишками. Тут только вспомнил Николай, что мы с ней не христосовались. Она говорит, что точно – не христосовались и что похристосоваться очень можно. Отложили до завтра оттого, что она уже раздета, и к нам нейдет и к себе не пускает.

27 апреля. Овсянники. 10-й час.

            Из Шопши выехали в 6-м часу. Дорога еще разнообразнее, еще лучше. Не доезжая до Ярославля верст за 8, открывается такой восхитительный вид – верст на 30 или больше во все стороны, что невольно расчувствуешься. Ярославль – город, каких очень не много в России. Набережная на Волге уж куда как хороша. Мы ходили с Николаем осматривать город, и особенно понравились нам набережная, лицей, памятник Ришелье, церковь Ильи пророка и колокольня у собора. И все это в одном месте. Хорош также бульвар, по которому с правой стороны от Волги идет Стрелецкая улица; на ней кондитерская Юрезовская. В одном доме с этой кондитерской живет Ушинский. Заходил к нему, потолковали с ним побольше часу. Из Ярославля выехали в 2 часа, с час переезжали Волгу при сильном ветре. Тут маменька и услужающие из женского полу тяпнули горя немало [2 слова нрзбр.]. Дети поступили на один паром, а мы с Николаем переправлялись на другом и сами правили рулем. От Ярославля поехали по луговой стороне и тут встретили такую девочку, что все зараз ахнули от удивления – полненькая, черноглазенькая, говорит, ровно поет, только, к нашему несчастию, при ней был Аргус, в виде старухи. По луговой стороне виды восхитительные: что за села, что за строения, точно как едешь не по России, а по какой-нибудь обетованной земле. С правой стороны от нас горел мелкий лес; огонь занял пространство версты 2 в ширину и с треском и шипеньем пожирал кустарники. Огня не было видно, а с самой земли подымался густой, белый дым, волнуемый ветром, и далеко уходил в небо, как гигант дракон, который впился в землю страшной пастью и крутил хвостом по поднебесью. Сходство поразительное и без малейшей [1 слово нрзбр.] помощи [В рукописи над этим словом написано: прикрасы.] воображения. За 2 версты до станции попались нам 2 девочки – сестры, одной лет 19, другой лет 17. Что это за милашки. Мы их посадили в свой тарантас, довезли до станции. Как вольно и вместе с тем прилично они держат себя, как хорошо одеты. У старшей такие маленькие и беленькие ручки, что не грех поцеловать. Мы с ними натолковались досыта. Ну, тяпнешь горя в этой стороне. Эту дорогу, как выражается Николай, не забудешь до самой смерти. И все идет crescendo [Нарастая.] – и города, и виды, и погода, и деревенские постройки, и девки. Вот уж 8 красавиц попались нам на дороге. Вот, например, Овсянники, в которых мы остановились теперь; эта деревня, составляющая продолжение села Рыбниц, так построена, что можно съездить из Москвы полюбоваться только. Она, вместе с селом, тянется по берегу Волги версты на 3. Мы остановились на самом берегу Волги в таком постоялом дворе, что лучше любой гостиницы. Николай, тяпнувши водки немало, отправился было на Волгу удить рыбку часов в 9 ночи, что нас пленило немало. Папенька говорит ему, что если он и поймает какого-нибудь леща, так уж, верно, гуляку, потому что ночью и порядочные люди и порядочные лещи спят.

28 апреля. Кострома. 5-й час.

            Из Овсянников выехали в 6-м часу и ехали все берегом Волги, почти подле самой воды, камышами. Виды на ту сторону очаровательные. По Волге взад и вперед беспрестанно идут расшивы то на парусах, то народом. Езда такая, как по Кузнецкому мосту. Кострому видно верст за 20. В Кострому приехали в 11-м часу и остановились в единственной, пощаженной пожаром, гостинице. Она очень не удобна для нас, да уж нечего делать – хорошие все сгорели. Много хорошего сгорело в Костроме. Мы с Николаем ходили смотреть город; площадь, на которой находится та гостиница, где мы остановились, великолепна. Посреди – памятник Сусанину, еще закрытый, прямо – широкий съезд на Волгу, по сторонам площади прекрасно устроенный гостиный двор и потом во все направления прямые улицы. Таких площадей нет больше ни одной. Правая от Волги улица упирается в собор довольно древней постройки. Подле собора общественный сад, продолжение которого составляет узенький бульвар, далеко протянутый к Волге по нарочно устроенной для того насыпи. На конце этого бульвара сделана беседка. Вид из этой беседки вниз и вверх по Волге такой, какого мы еще не видали до сих пор. Мимо нас бурлаки тянули барку и пели такую восхитительную песню, такую оригинальную, что я не слыхивал ничего подобного из русских песен. В 4 часа папенька с маменькой пошли к П[авлу] Ф[едоровичу], а мы с Николаем сели писать в Москву письма.