А. И. Артемьев
7-го июля все утро, с 5-ти часов и до 12-ти, я был занят делами: просмотрел книги для записи паспортов и для записи ловимых бродяг и сделал для себя выписки, написал отношения к благочинным Покровскому-в-Кадке и Богородскому, перебрал все дома села Рожественского-в-Кадке, ходил по ярмарке и пытался определить число прибывшего народа количеством потребляемого печёного хлеба, отбирал сведения о ближайших к Рожествену деревнях.
Пономарь из Таралыкова приехал рано с вопросом: что мне нужно? Я потребовал выписку из метрик с 1-го июля 1851 года по настоящее число настоящего года. Она доставлен была мне чрез полчаса.
Был у священника села Рожествена и просил его, при сообщении числа жителей прихода, указать также есть ли раскольники:
– Это знаете, батюшка, для большей точности…
– Да чтó, помилуйте, – отвечал он – признаться сказать, нам и самим неизвестно действительное число, потому что раскольники ныне принимают нас с крестом, ходят в церковь, исповедуются, причащаются, а по одним подозрениям не возможно называть того или другого раскольником…
– Ну, само собою разумеется, – отвечал я пресерьезно – не пойманный – не вор и таких не зачем и указывать… – а на уме: у, как бы ты перечислил их всех, –но покажите несомненных, доказанных раскольников…
– Ну, такой то у меня всего один, да за то и злеющий[1]…
– Где это?
– В Малых-Поповичах (Поповицы), но я все-таки настоял на том, что он ныне, хоть и не прикладывается к кресту, однако стоит во время посещения его дома с крестом, а прежде, бывало, и этого на делалось… – имя его священник скрыл.
Обедал я у Станового. После обеда уехал в д. Аристову, в которой по сомнительным признакам, как на пример: по зажиманию носа, когда я курил трубку, по черному шугаю и платку на голове, я одну бабу принимаю за раскольницу… Да простит она мне, если я ее оклеветал.
Из Аристовой я снова проехал чрез Рожествено в деревню Балакиреву, где приготовлена была мне квартира для ночлега.
8-го июля утром описал я деревню Балакиреву, потом проехал в Ивановскую, в Большие и Малые Поповичи (или Поповицы, по выговору крестьян), но народу почти не нашел и с трудом добился сведений о наличном населении. «Злейшего» я не мог отыскать в Малых Поповичах, потому что имя его было мне неизвестно. Большие Поповичи также кажется имеют староверов, судя по множеству черных платков на головах баб.
Дорога лежала снова на Рожествено и когда я прибыл туда, то случайно наделал переполох, о чем писал я прежде.
Из Рожествена поехал я к границе Моложского уезда. В пяти или шести деревнях не нашел никого кроме ребятишек, от которых и добиться ничего нельзя. Я долго стоял в д. Яксаевой, куда только к вечеру стал возвращаться народ с полей и с ярмарки. Здесь я отобрал сведения и о других ближайших деревнях, в которых я был без всякой пользы. Вот тебе и преступление против инструкции: «Посетить лично все населенные местности…» Давать правила очень легко, – старинное правило. А послал бы я кого-нибудь из самих выдумщиков экспедиции поездить по всем деревням… Не известно мне, как действуют сам Синицын, Пискарев, Григорьев, Сиверс, но положительно знаю, что Насилов не разъезжает по всем деревням: впрочем он по своим связям едва-ли не более всех нас добьется верного и хорошего результата…
Мои разъезды похожи на охоту, да Торопов, кажется иного понятия и не имеет, он всегда говорит: «Вот, В. Вбл., как бы вечерней-то зарею взять еще одну деревню…» Взять деревню – эта фраза напоминает мне охотничье выражение: взять поле… «Ну-съ, В. Вбл, сегодня хорош день: взяли довольно деревень, а вот ту или ту возьмем как поедем туда или туда». Торопов – мой маршрут, и карта, и летопись деревень. Когда я смотрю на карту и видя какую-нибудь Лодейкину или Поросятину, спрашиваю: «Да что же ездим-ездим и не попадаем в Лодейкину?» – «Да и невозможно, В. Вбл., это ныне пустошь, крестьяне выведены помещиком еще до 8-й ревизии в Калязинский уезд…» Или: «Не может быть, В. Вб., не Тимохино, а Тимохово, не Раево, а Поповка по-просту или Покровское-в-Кадке по бумагам-съ, не Говитаново, а Гойтаново… Глагол он-го-съ, иже с краткой – съ…»
Чтобы на утренней заре взять Масловское общество и приход, из Яксаева я приехал под сильным дождем в село Маслово, где и ночевал, прогнавши от себя пьяного писаря, слушая рассказы хозяина о Питере.
9-го июля с 4-х часов утра я принялся за охоту. Масловский приход состоит из 4-х деревень Масловского общества ведомства Государственных Имуществ. Я заходил к священнику получить от него выписку из метрик. Не смотря на 6-й час утра он «осмелился просить откушать водки…» я отказал, как и быть должно, и попросил его показать мне церковь, которая существует более ста лет. Священник взял ключи. Пришли мы на крыльцо. Так-сяк поворачивали ключ, нажимали и подергивали, дверь не открылась…
– Давно, батюшка не служили? – спросил я.
– Нет, не так давно, всего дней десяток… – отвечал он простодушно…
Я довольствовался обозрением деревянной церкви снаружи, и думал: не удивительно, что здесь будут раскольники…
– А что, батюшка, есть у вас в приходе и раскольники?..
– Нет, какие раскольники, вот и деревни все подле… – и он стал указывать пальцем туда и сюда.
А что есть раскольники, в этом я скоро уверился. Приехали мы в деревню Чашкову. Началось подворное перечисление жителей. Торопов слушал-слушал и вдруг остановил расскащика:
– А что же ты пропустил раскольников-то? Считай-ко и их, ведь они на лицо…
– Как же-съ Василий Лександрович, сочтем-съ, – отвечал выборной.
– То-то, смотри! А ведь какие раскольники-то, В. Вб., в остроге сидели семь человек… вру что-ль я? – прибавил он, обращаясь к выборному.
– Нет-съ, так-съ…
Деревня Жолкино также, кажется, имеет раскольников.
В 10-ть утра я прибыл в село Никольское-Свечино и остановился в конторе. Священник прислал ко мне немедленно, без моего требования, ведомость и извинялся, что не может явиться лично по болезни ноги. Чрез полчаса Торопов доложил мне, что приехал видеться со мною Покровский Благочинный. «Проси, проси!» Отвечал я и принял сановитую фигуру. Является круглолицый, черноволосый, румяный здоровяк лет тридцати-пяти… Я хотел, соблюдая перед крестьянами все приличия, подойти к благословению, но Благочинный пятился от меня, рыкая винным запахом, покачивался с ноги на ногу, величая меня «Вашим Высокородием, Высокородным господином» и даже назвал «Ваше-Ваше Высокороднейшее благородие»… Я пожимал плечами и думал: «И это Благочинный?!.. И этому человеку вверено заведывание 16-ю приходами, в которых есть последователи лядовщины?!.. Не тою ли болезнью болит нога и у здешнего священника?!..» Благочинный городил страшную чепуху и надоел мне хуже редьки… Он просто не помнил сам себя, раза два кланялся мне в ноги, а потом принимался целовать меня, толкуя, что «без формочки невозможно сочинить выписку из метрик». Я растолковывал как умел. Он нес свое и неоднократно принимался рассказывать, что 13 числа будет в Мышкине сказывать проповедь. Послушаю завтра: чего доброго начнет поучать народ трезвой жизни и воздержанию… Услыхавши, что я хочу ехать опять назад в Таралыково и в его приход, он пристал ко мне с просьбою посетить его. Я дал слово в таком расчете, что от него, пьяного, авось выведаю кое-что относительно раскольников. Едва-едва развязался я с ним.
Пока искали и снаряжали лошадей – О! великая пытка ездить на обывательских, но это когда нибудь после – Я пошел к церкви на погосте, встретил четыре камня со следующими надписями: 1, вокруг карниза камня: «Лета 7188 февраля в 18 д. на пам… святого великомученика Федора Стратилата престав… раба божия Евпраксия Васильева дочь…» 2, также по карнизу камня: «Лета 7189 декабря в 25 день на праздник Рождества Христова преставись раб божий Стефан Никонович Свечин в инацех инок схимонах Семион». 3, в четырех строках на верхней стороне камня: Лета 7190 марта в 1 день преставися раба божия Феодора Тимофеева дочь Стефановская жена Никоновича Свечина». 4, также в четырех строках сверху: «Лета 7199, апреля в 12, преставися раба божия княгиня Ирина Стефановна, князь Савельева жена Андреевича… (Приимкова или панкова?) – Ростовского». Все надписи вырезаны довольно искусною вязью, и значительно повреждены непогодами…
_______________
[1] Sic.
info@velikoemuseum.ru
Свежие комментарии