8-е июля. Д. Яксаева (Богговут и Кошелевой)[1]

            В деревне одни ребятишки, остальные на сенокосе или в Рожествене, где проехал и я. Народу гораздо больше вчерашнего и ярмарка смотрится настоящею ярмаркою: есть и красный товар. Я велел экипажу ехать, а сам прошел «по рядам», в двух лавчонках торговали табаком. Я подошел из любопытства, чтобы посмотреть на мужиков-табачников, обитающих посреди раскольников, не любителей табаку. На двух полочках лежало в четвертках несколько фунтов нюхательного и курительного табаку, также трубки, чубуки. Продавец однако вешал табак на весах, доставая его лоточком из мешков. Когда я подошел и облокотился на прилавок, продавец в это время был занят развешиванием и стоял согнувшись над мешком. Но когда он выпрямился и обернулся, чтобы подать свертки с табаком мужикам, то у него опустились руки и он сказал заикаясь:

            – Виноват, В. Вб., виноват… я имею свидетельство…

            – По свидетельству так не торгуют, любезный друг, – отвечал я, – да при том и вчера ты не продавал табак в разновес, из мешков…

            – Виноват-съ, вчера-съ… ныне-съ Павел Иванович разрешили-съ…

Тут я понял, почему накануне, когда я от Станового попал на «ярмарку» («торг» – по здешнему), меня оббежал Сотский, а вдогонку за мной побежал сам Становой. Тут я понял, почему вчера Сотский, не видя меня и наткнувшись на меня бежал между лавок и палаток и кричал:

            – Вы! Вы! Смотрите, смотрите, левизор будет ходить…

            – Что это вздумал пугать народ мною? – спросил я Станового.

            – Глуп мужик-съ… – отвечал он скромно и уклончиво, снимая фуражку (и это Штабс капитан! и это дворянин-помещик, думал я осматривая Станового). – Вчера вся контрабанда была скрыта, а сегодня, когда Становой был уверен, что я из Балакарева отправлюсь дальше на запад, по Тверской границе, он дозволил продавать все и всячески…

            Мой разговор с табачниками обратил внимание посетителей ярмарки. Это обстоятельство побудило меня нарочно завернуть к квартире Станового и вызвать его. Я сказал ему, что «конечно, я не хочу принимать на себя вид следственного чиновника по делам акцизным, однако по званию чиновника Министерства Внутренних дел считаю себя в праве заметить, что столь открытой контрабанды допускать не должно, тем более что торговцы публично сослались на разрешение полученное от Станового…» Становой кланялся, говорил, что это не правда, я назвал ему мужиков, он стал твердить: «не погубите-съ!» Я велел ехать…

            И вот приехал, проехавши 5 или 6 деревень и одно село, не добившись нигде толку ни по одной из целей экспедиции: везде было пусто. Чтó ожидает меня впереди, когда народ будет уезжать в «пустоши» верст за 15 и более от своих жилищ, и теперь господских крестьян выгоняют на барщину поголовно на такую даль (NB. Вообще крестьяне здешние не слишком долюбливают своих господ) и ждешь, ждешь иногда живую душу, чтобы спросить каплю воды освежить иссохшую гортань… Кстати: Торопов бывалый человек и знает где, как и что можно достать (и достать по обыкновенному способу Земской Полиции и по наряду), да и то часто становится в совершенный тупик: за деньги в селе Архангельском я не мог достать яйца или стакана молока, за деньги вчера в селе Рожествене-в-Кадке я, после часовых разъездов от окна к окну не мог отыскать себе ночлега, за четыре версты от Нефедова до Хохлей, не смотря на все открытые листы, с меня запросили целковый прогонов и едва-едва согласились везти за три двугривенных… Еще хуже было при отъезде из Горок в Шестихино: сначала не хотели везти вовсе, потом запросили 5 р. сер., наконец дали каких-то кляч, которые меня 20 верст везли целый день, в добавок я слушал безпрерывную брань извощика: «Я, дескать, за каждый час беру теперь на барках (т.е. при стройке барок) трехрублевый целковый (75 к. сер.) а тут вот вези!..» и в заключение заплатил 1 р. 50 к. сер!.. Вот оно чтó!

            Да вот хоть бы и сегодня: теперь 8-й час вечера, встал я в 4 часа утра, с тех пор и доселе у меня, кроме двух стаканов чаю да дыму от десятка сигар и папирос во рту не было ничего. И сам Торопов, умеющий отыскать знакомца или случай к взятке натурою (чаще зелена вина), прозябший от пронзительного северо-западного ветра и изморози, с разрешения «Их Вблагородия» влез на печь, вздремнул и всхрапывает…

            Скучно! Пью я водку, но только в настоящую минуту уразумел или уяснил себе как русский человек с тоски пьет водку… а водки и кабака нет!.. А нет и народу, нет и лошадей!.. Все в разброд: кто на ярмарку, кто на сенокос… И неужели можно получать сведения о той или другой цели экспедиции от этих семилетних девчонок нянчащих своих семимесячных братишек рожденных от какого-нибудь ундера тарутинского или углицкого полка… Заглядывал я в пустые домы: в переднем углу, Бог разберет, какая смесь: Миторофаний Воронежский и медный складень выговского литья, очень изрядная копия итальянской мадонны и «Райская птица алкость», Неопалимая Купина и корректурный оттиск политипажа из Мертвых Душ (NB. Признак, что «отбывающие» в Питер живут батырщиком[2] в типо- и лито-графии)… Где же вы, мои (наши) желанные раскольники?

________________________

[1] Кошелева Маргарита Дмитриевна, Боговут Евгения Петровна.

^[2] Батырщик (испорч. франц. batteur — бьющий). Накатывающий в типографии краску на набор.( «Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка». Чудинов А. Н., 1910).